– Ты хочешь убить меня еще раз, Никита? – засмеялась Катя. Ей действительно стало вдруг весело.

– Привидения должны знать имена тех, с кем общаются!

– Что ты имеешь в виду?

– Меня зовут не Никита!

– Черт!

– Не поминай всуе...

– Черт!

– Изыди...

Этот тип не блистал интеллектом. Этот тип был не Сытов. Этот тип мог запросто убить ее второй раз.

Всевышняя рука пошутила или ошиблась. Скорее всего, пошутила. И этот разговор с дубом, то есть с кленом, из трагического и судьбоносного, стал фарсом.

Все стало фарсом.

– Не стреляйте, пожалуйста! – жалобно попросила Катя того, кто не мог быть Сытовым: уж очень простецки он выражал свои нехитрые мысли.

– Сгинь!

– Не бойтесь, я живой человек. Просто я заблудилась, меня затравили собаками, я побежала и...

– И болтала там, под окном: «Меня убили, а он убежал...»!

– Ой, это старая история, она больше смешная, чем страшная...

Раздался щелчок, от испуга Катерина присела, но щелчок оказался не выстрелом. Это зажглась зажигалка. Он подошел к ней близко, и пламя осветило ее лицо. Огонь бился у щеки, обжигал, трепетал, и норовил погаснуть.

– А-а-а!!! – завизжал тот, кто, будь замысел судьбы посерьезней, мог оказаться Сытовым. – А-а-а! – орал он, и, забыв, что вооружен, опять отшатнулся к кровати.

– То есть на прекрасную незнакомку я не тяну? – спросила его Катерина, согласившись, что судьба имеет право на шутку.

– Тянешь. Еще как тянешь! – Кажется, он застучал зубами от страха, и Катерине стало обидно до слез. Конечно, светлое покрывало вполне может сойти за саван, а темная кожа за несвежий вид, но все равно стало обидно до слез.

– Слышь, припадочный, – завела она с подвыванием, – пистолет тебе не поможет. Можешь палить в меня сколько угодно. Я умерла тринадцать лет назад и с тех пор маюсь, ищу себе душу для опытов...

– Для опытов я не гожусь! – заорал человек, не пожелавший быть Сытовым.

– Почему? – искренне удивилась Катя, забыв про тон привидения.

– У меня нет души! Я отстой, гад, бандит!

– Ой, мне такие подходят!

Он почему-то заглох, перестав подавать признаки жизни. Катерина нащупала на полу зажигалку, которую он уронил, крутанула колесико и поднесла голубое пламя к его лицу.

Тип лежал на кровати без сознания, и его исхудавшая физиономия здорово смахивала на лик покойника. От него исходила такая волна жара, что Катерина невольно протянула руку и потрогала его лоб. Лоб оказался неправдоподобно горячим. Катерина глазами нашла иконку в углу комнатушки и перекрестилась.

– Извини, – сказала она, подняв глаза к потолку. – Я поняла, никто и не думал шутить. Раз я оказалась тут с ворохом этих лекарств, никто и не думал шутить!

– Господи, – простонал вдруг не Сытов. – Господи, она еще будет меня лечить!

– Я не с тобой разговариваю! – рявкнула Катерина и выкрутила у него из слабой руки пистолет.

– И я не с тобой, – простонал он.

На старом, покосившемся столике Катерина обнаружила две свечи. Она вывалила лекарства на стол и зажгла старые свечки, которые потрещали, упрямясь, но все же разгорелись желтым, неуверенным пламенем.

– Вот так-то лучше, – сказала она.

– Хуже, – снова простонал он. – Тебя слишком здорово видно. Сколько лет назад, ты говоришь, померла?

– Тринадцать.

– Надо же! А ведь совсем целенькая, только потемнела немножко.

– Ладно, хватит валять дурака. Я негритянка, а не привидение. Негритянка, слышал про такое?!!

– Умереть, не встать! Негритянка, которая сдохла тридцать лет назад!..

– Заткнись!

– Которая пришла ко мне в саване, притащила пилюли, поболтала сначала с деревом, потом с Господом, а потом потребовала мою душу для опытов... Слушай, может, я просто чокнулся?.. От переживаний?! Ха-ха! – Он попытался заржать, но схватился за живот, согнулся и сморщился от боли.