Мне одолжили маленький домик в Вудстоке, что-то вроде американского Сен-Жермен-де-Пре. Там я прожила две или три недели спокойно, только раскормленные хозяйские кошки меня терроризировали. А еще я решила научиться водить машину, и это притом, что Скиап ненавидела все связанное с механикой, даже с телефоном не умела обращаться. Но я все же сочла необходимым преодолеть это ужасное головокружение – оно буквально вызывало у меня что-то вроде физической тошноты. В один прекрасный день она осмелилась вести машину сама – и вот, выехала, за рулем старенького «форда» по имени «Лизи». Все шло хорошо до момента, пока на повороте перед ней не возникло препятствие в виде огромного коровника, закрытого на замок. Нажала на акселератор, совершила какие-то невероятные действия со стартером и рванула к воротам.

С неслыханной для такого почтенного автомобиля скоростью «Лизи» выставила закрытые ворота, разгоняя испуганных коров, выехала через ворота с противоположной стороны и, преследуемая обезумевшим скотом, промчалась через поля и закончила свой путь в яме.

Скиап прекрасно поняла, что никогда не научится водить, и это ей показалось своего рода унижением: ведь за рулем чувствуешь себя так свободно, а кроме того, столько дураков прекрасно с этим справляются!

Неподалеку от моего дома, в лесу, жил молодой итальянский певец – большая надежда «Метрополитен-опера»; его ожидало блестящее будущее. Соотечественники сразу почувствовали взаимную симпатию и стали друзьями. Мы вместе совершали далекие прогулки, вели долгие разговоры и чувствовали себя друг с другом умиротворенными и счастливыми. Оба, обладая истинно романским характером, вовсе не заботились о том, что Марио находился в состоянии развода. Но его бывшая жена с нетерпением ожидала момента, чтобы нанести удар, и нанесла его. Однажды поздним вечером, когда я обедала у своего нового друга, в тишине леса поднялся шум и раздались громкие удары в дверь и крики: «Смола и перья!»

Марио немедленно открыл дверь, и толпа людей вломилась в прихожую. Увидев меня, удобно устроившуюся у камина и поедающую спагетти, все смолкли. А Скиап поднялась, убрала со стола, в сопровождении друга покинула его дом и вошла в свой – никто пальцем не тронул.

Рассказываю этот второстепенный, но удивительный эпизод, потому что он свидетельствует о том, что, несмотря на современный уклад жизни, старые обычаи живы в Америке, вплоть до библейского наказания за супружескую измену: «Смола и перья». Однако, как видим, американцы с их непосредственным чувством реальной ситуации готовы честно признать себя виновными, если им докажут, что они ошибаются. Несколько месяцев спустя молодой Марио погиб от скоротечного менингита, и я занималась всеми формальностями, бывшая его жена так и не появилась.

Гого казалась счастливой и здоровой, ситуация улучшилась, как вдруг я внезапно поняла, что в свои пятнадцать месяцев она еле-еле умеет ходить – передвигается наподобие краба. Тем не менее няня – а у нее репутация была очень компетентная – заверяла, что девочка страдает лишь небольшим насморком.

Я отвезла Гого к специалисту, и тот мне бесстрастно объяснил: больна детским параличом. Подобно Иову, я была сражена этим ударом. Что я такое сделала, чтобы заслужить такое?!

И тогда Бланш Хейс взяла мою судьбу в свои руки. В свойственной ей спокойной, полной здравого смысла манере она заявила: «Почему бы вам не поехать со мной в Париж? Я вас приглашаю. А там увидим, что делать».

Пришлось мне отбросить всю свою гордость, и мы зарезервировали два места на пароходе. Но перед этим в Вашингтоне с помощью нотариуса я сменила фамилию дочери и дала ей ту, что носит моя семья. Будет справедливо, если с этих пор Гого станет принадлежать только мне.