– Там дырка насквозь? – искренне удивился рыжий. – Странно как. И не больно?

– Нет. Прокалывают специальным аппаратом, не чувствуешь ничего…

Его интересовало все. Отсутствие швов на платье, мелкие шипы на подошвах моих туфель, широкие золотистые узоры на запястьях с голографическими «капельками» – временных татуировок здесь не знали, и в то, что такая яркая штука через пару месяцев поблекнет и сойдет, он сразу даже не поверил. Особенно рыжего заинтересовали мои руки. Он каждый палец рассмотрел, а сверкающую инкрустацию на ногте безымянного даже лизнул.

Я тоже наблюдала – и не только за его мысленным фоном. Смотрела и… трогала, да.

Почему нет, в конце концов.

Вблизи и при ярком дневном свете Тейт показался еще симпатичнее, чем вчера. Волосы были пронзительно-рыжими – не как медь, а как апельсин, с густой краснотой у корней, прямыми, глянцево блестящими и безбожно спутанными. А кожа под легким слоем пыли – очень гладкой и нежной, кузина Лорен от зависти бы отравилась своими чудо-сыворотками. Кисти и ступни были крупными, но аккуратными – вытянутыми, не слишком широкими. Подушечки пальцев – откровенно грубоватыми, скорее мозолистыми. Удлиненные ногти – твердыми, пластиковый усик микрофона такими легко процарапать насквозь.

Но поразило меня не это. Ну невысокий, ну жилистый и сильный, мало ли подобных. Кожа хорошая тоже встречается, некоторым с природными данными везет…

– У нас глаза одинаковые, – сказала я тихо, отведя с его лица рыжие пряди.

Он резко дернул головой вбок – то ли в знак согласия, то ли уходя от контакта – и рефлекторно опустил ресницы.

– Угу.

Удивляться было чему. Цвет моих глаз, как и большинство ярких черт и особенностей, являлся исключительно заслугой мамы, опытного биокинетика пятой ступени. Я редко болела, у меня отсутствовали врожденные пороки и сколько-нибудь серьезные проблемы с кожей или волосами – как и у Нэсс с братьями, собственно. Но после троих светленьких детишек подряд мама поддалась моде на все восточное, решила побаловаться с моими данными и запрограммировала гладкие черные волосы… и синие глаза, очень темные, настолько, что оттенок можно было различить только на ярком свету.

Но я-то продукт биокинеза. А Тейт? У него это… естественное?

Спросить он не позволил. Подался вперед с нечеловеческой резвостью, сгреб меня в охапку, сдавил едва ли не до хруста костей – и вдруг лизнул в щеку, затем в другую и быстро прикусил голую ключицу.

У меня сердце чуть сквозь ребра не выскочило. Концентрация слетела, сверхчувства умолкли. Я медленно сдвинула ноги, скрещивая щиколотки, замкнула энергетический контур, вышла на третью ступень эмпатии и заново развернула купол.

От рыжего – никакой агрессии. Зато сильное чувство вины, любопытство, симпатия, вполне понятное влечение ко мне… и беспомощная злость. На кого-то другого.

Оттуда, со второго слоя сознания, до которого я не добралась.

– Ты чего, Тейт?

Он, кажется, улыбнулся и честно ответил:

– Пытаюсь сойти за дикаря. Вдруг прокатит и мне что-нибудь обломится?

Я хихикнула против воли. «Прокатит», «обломится»… Образы шикарные. Чувствую, когда немного подучу язык, речь Тейта расцветет невиданным богатством оттенков.

– Не обломится.

Точно не сейчас, когда у меня от стресса ум за разум заходит, ужасно хочется наплевать на три правила Эрнана и положиться на сильного и вроде бы доброго чужака.

– Жаль. – От рыжего повеяло разочарованием.

А мне вдруг стало смешно. И я задала вопрос, который долго уже витал на границе сознания:

– Слушай, а сколько тебе лет?

– Двадцать! А тебе?