Голодали, как все тогда, каждый пытался что-то придумать, добыть что может.

Один раз Лиля поменяла свой жемчуг на мешок картошки. В другой раз придумала переписать от руки «Флейту-позвоночник» с посвящением себе («Посвящается Лиле Юрьевне Брик»), а Маяковский дополнил самодельную книжку своими рисунками – и продали букинисту, купили еды. Маяковский – кормилец.

Маяковский: «…Только в этой зиме понятней стала мне теплота любовей, дружб и семей». Голодные, замерзшие, не очень чистые, но впервые по-настоящему вместе.

Как у всех любящих друг друга людей, у них был свой нежный домашний лексикон. Лиля: «Мы стали звать Владимира Владимировича Щенком». Не то чтобы это интимное какое-то словечко, для каждого было прозвище, никто не исключен из нежности, у них все нежности на троих. Лиля – Киса, Маяковский – Щенок, а Осип – Кот. Раз Лиля киса, то он кот. Коту, кстати, уже за тридцать. Брик слишком серьезен, чтобы быть каким-нибудь Львенком, Лисенком, Хоречком.

Все трое подписывали свои письма друг к другу рисунками – разлапистый щенок, задумчивый кот, хорошенькая кошечка. У Лили была потом специальная «кошачья печать» для писем «зверикам». Такая Лилина ребячливость обаятельно сочеталась с ее железной волей – зверики, немедленно сделайте все, как я велю, а то ваша Киса так вас исцарапает, что своих не узнаете!

Прозвища членов этой кошачье-собачьей семьи так удивительно точны, что можно было бы больше ничего о них не знать.

Киса и Кот – одной породы, а Щенок другой породы. Щенок думает: «Хозяин за мной ухаживает, кормит меня, наверное, он бог», а Кот и Киса думают: «Хозяин за мной ухаживает, кормит меня, наверное, я бог». Щенок привыкает к людям, Кот и Киса – к месту. Щенок не может без хозяев, зависит от них, вьется под ногами, просит ласки и внимания, страшно предан и бестолково лижет руки.

Киса ходит сама по себе, в ласке нуждается, но с хитростью.

А Кот? Он в усы усмешку прячет, усмехается в усы, ловит нас на честном слове, на кусочке колбасы. Кот – отстраненный, не может безоглядно любить Кису, как Щенок. Кисе тоже не позавидуешь: всю жизнь любить и мириться с отчужденностью.

Лиля про Маяковского и собаку Щеника: «Оба – большелапые, большеголовые. Оба носились, задрав хвост. Оба скулили жалобно, когда просили о чем-нибудь, и не отставали до тех пор, пока не добьются своего. Иногда лаяли на первого встречного просто так, для красного словца».

В этих словах разгадка характера их интимных отношений. Не пошлое «что он мог у нее просить, не еду же, тогда что, любви?» Маяковский мог просить у Лили сто миллионов вещей, которые бывают в совместной жизни, – подвинься, пойдем, давай пить чай… Но и их интимные отношения были такие же: он «просил», она не соглашалась, он «не отставал», а она соглашалась или нет. Тщательно отмеренная кошачья ласковость и щенячьи горячие поцелуи без счета, без меры.

Какое-то время они совсем не расставались, а потом Маяковский ненадолго уехал в Петроград по делам. В поезде он вел дневник, «Дневник для Личика».

«1 ч. 28 м. Думаю только о Лилике…

3 ч. 9 м. Детка, еду, целую, люблю…»

И так далее… до конца следующего дня – дорога тогда занимала сутки. И на следующий день с самого утра:

«7 ч. 45 м. Доброе утро. Люблю Кису. Продрал глаза.

9 ч. 6 м. Думаю только о Кисе.

9 ч. 40 м. Люблю детку Лику.

10 ч. 40 м. Дорогой Кисит.

11 ч. 45 м. Лилек, думаю только о тебе и люблю ужасно.

12 ч. Лисик.

12 ч. 30 м. Подъезжаю с тоской по Кисе, рвусь к тебе, любящий Кисю Щенок».