У меня всё холодеет внутри, потому что… нет, всё хорошо. С Яриком не может случиться беда — только не с ним. Отказываюсь в это верить.

Охранник икает, стирает со лба густую испарину, а Максим наступает на него грозовым фронтом. Хочется крикнуть: “Спасайся, идиот, он убьёт тебя сейчас!”, но язык онемел, а горло будто кто-то держит крепко ледяными пальцами.

— Он упал! — выкрикивает охранник, а Максим хватает его за грудки. Хорошенько встряхивает, а я боюсь, что вот-вот прольётся кровь. — Максим Викторович, я на мгновение всего отвернулся. Он просто упал! На горку влез и упал, я ничего не успел сделать! Там не очень высоко было.

Максим матерится громко, толкает охранника и молча выскальзывает из кабинки. Я никогда не видела, чтобы люди так быстро бегали, честное слово. Отпихивает от себя каких-то людей, они пытаются ему что-то объяснить, только Максим сейчас точно не способен хоть что-то услышать.

Страшный он сейчас. Пугающе злой. Ярый.

Он спешит к сыну в игровую. Я бегу за ним, не думая о том, что, возможно, лишняя там. Что не имею права находиться рядом, но… мне очень нравится этот мальчишка и я искренне желаю ему добра.

— Мы вызвали скорую! Они уже едут! — кричит какая-то женщина, но Максим лишь отмахивается от её нервозности. На груди у неё бейджик, и я успеваю прочитать, что это — Ирина, администратор заведения. Мне даже жаль её немного, настолько жалобное у неё выражение лица.

А в голове шумит мысль: скорая! Скорая! Неужели всё настолько серьёзно?

— В сторону, мать вашу! — рычит Максим и отпихивает от себя каждого, кто потерял вдруг рассудок и решился полезть к нему с объяснениями или извинениями.

ЧП в игровой комнате престижного ресторана — вряд ли событие рядовое. Вокруг суета, шумные разговоры, крики — полный набор, присущий любой нештатной ситуации.

Я бегу следом. Держу в фокусе широкую спину Максима. Посылаю ему безмолвные просьбы и глупые обещания: всё будет хорошо, с ним всё будет хорошо. Успокойся, пожалуйста, держи себя в руках.

Детская игровая заполнена людьми. Аниматоры в ярких балахонах, с размалёванными “клоунскими” лицами охают и причитают. Совсем молоденькие, они напуганы невероятно. Работники ресторана, охранники Максима, какие-то зеваки — тут явно собрались все, кто только мог. Столпотворение, и спины людей загораживают Ярика.

Он плачет. Зовёт папу, маму. Ему больно, и от этого мой самоконтроль оглушительно лопается. Страшно. Но и радостно: он живой, а всё остальное можно исправить.

— Нога, — плачет Ярик, совсем жалобно плачет.

Моё сердце качает кровь с какой-то нечеловеческой скоростью, а в ушах шумит прибой.

— Сейчас, сынок, сейчас мы поедем в больницу.

— Больно.

— Понимаю. Скоро пройдёт.

— Разойдитесь, блин! — кричу, потому что слишком много посторонних, лишних,  мешающий подойти к ребёнку. — В сторону!

Слушаются — возможно что-то в моём голосе их заставляет принять меня всерьёз. Просачиваюсь в образовавшийся просвет и замечаю бледного Ярика. Он лежит спиной на матах, неловко вывернув ногу, а глаза кого-то ищут. А потом находят. Меня.

— Ну как ты так, а? — присаживаюсь рядом на корточки, позабыв о том, что на мне всё такое новое и нарядное. Одежда, макияж, укладка — всё это мусор. Ерунда. Когда ребёнок в беде, мало что ещё имеет значение.

Ярик находит в себе силы и улыбается. Тянет ко мне руку. И к Максиму её тянет, и мы оба, будто сами вдруг стали маленькими, хватаем его ладошки.

Руки Максима дрожат. Не знаю, видит ли кто-то ещё это, отдаёт ли сам Максим себе отчёт, насколько ему сложно сейчас, но я протягиваю ладонь и касаюсь его напряжённого плеча. Всё будет хорошо, справимся.