Второй раз я оказалась умнее и заставила её поставить подпись на новом эскизе, только поэтому третий раз переделывать работу мне не пришлось. Зато это навсегда избавило меня от страха перед капризными клиентами.

На своё первое жильё я копила почти семь лет и купила его без ипотеки.

За всю мою жизнь у меня была пара-тройка необременительных романов и даже одно замужество, которое без особых страданий я закончила через полтора года. Мы с Михаилом были слишком разными.

Мне показалось, что, когда муж покинул мою однушку, Грей с облегчением выдохнул. За эти годы он превратился в пса потрясающей красоты и редкого ума. Только он любил меня, не требуя ничего взамен, не пытаясь взять на меня кредит, не разменивая на десяток подружек, не заставляя стоять возле плиты во вторую смену и не скандалил ежедневно.

Мать умерла от алкогольной интоксикации, выпив какую-то дрянь с очередным собутыльником, когда мне было двадцать шесть лет. После окончания школы до её смерти мы не виделись с ней ни разу – дочь её совершенно не интересовала.

Первое время я ещё пыталась звонить, но… К моменту смерти она уже жила в коммуналке, и долги по квартплате были такие, что вступать в наследство я не стала. Скромные похороны я оплатила из своей заначки.

Сразу после развода я все же рискнула взять небольшой кредит и открыла крошечную мастерскую, где работали я и одна помощница – Надя, тридцатилетняя мать-одиночка. Я бралась за любой заказ, не брезгуя ста рублями за укороченные джинсы, и постепенно ко мне потянулись окрестные жители – поменять молнию на куртке, подрубить полотенце, подшить новые шторы.

Через полгода у меня был первый заказ на свадебное платье. Мы с Надей выложились по полной. После этого заказов прибавилось и ещё через месяц я наняла вторую мастерицу.

Нельзя сказать, что я стала супер-бизнес-леди, но через три года уже зарабатывала достаточно для того, чтобы купить хорошую машину – «Тойота рав четыре» и пару раз в год ездить в отпуск по России. На это время заместителем оставалась Надя.

Я не могу назвать её родным и близким человеком, но она была трудолюбива, аккуратна в ведении бумаг и порядочна. Я даже иногда ходила к ней в гости, где мы с удовольствием трепались о своём, о девичьем.

Однажды, услышав от неё историю о том, как родной брат, придравшись к неточности в завещании, отсудил у неё родительскую квартиру после неожиданной гибели их отца, я задумалась о том, кому достанется моё барахло и квартира. Решать я всегда умела быстро.

На следующий день оформленное по всем правилам завещание на Надежду осталось лежать в нотариальной конторе. Знать ей об этом не нужно, но мало ли что… Мне доступны были и Турция, и Париж, и Вена, но оставлять Грея на десять-пятнадцать дней с чужим человеком я не хотела – он везде сопровождал меня, сидя на переднем сиденье нашей машины.

Ежедневно мы много гуляли, я включала очередную аудиокнигу про какую-нибудь очередную бестолковую попаданку, и мы бродили с ним по редкому пролеску час, а то и полтора. Новую квартиру-двушку я специально купила на окраине города рядом с остатками леса.

Самым живым и важным элементом моей жизни был Грей, я не испытывала тоски и одиночества именно потому, что он всегда был рядом. Тот тонко чувствовал моё настроение и жалел меня, когда случались какие-нибудь неприятности на работе.

Если я болела, что бывало не так уж и часто, он приходил в спальню и ложился у меня в ногах, жалея и охраняя. Я с ужасом замечала, как он стареет, как седые волоски появляются на его чёрной морде, как мутнеют от старости глаза и появляется неуверенность в движениях.