— А я больше рыбку люблю, — тянет Ирина, прикрывая глаза.

И снова наша беседа приобретает легкий оттенок. Мы говорим обо всем и ни о чем в то же самое время. И мне так кайфово. Соня расслабилась и теперь спокойно прижимается спиной к моей груди, а я вывожу ленивые круги на ее бедре. Она не сопротивляется, не спорит, не отодвигается. Спокойно воспринимает каждое мое действие, только периодически вздрагивает, когда мурашек на ее коже становится слишком много. Хочется верить, что они появляются не от того, что дело близится к вечеру и она замерзает, а от моих прикосновений. На черта я сам себя затягиваю в этот омут, непонятно.

6. Глава 5

Макар

Витя переворачивает шампуры и травит байки. Откуда только у него в запасе такое количество историй? Мы все переоделись в сухую одежду, вечером стало немного прохладнее, так что в бассейн вряд ли кто-то еще сунется. Хотя кто знает… Соня устроила мне еще один сеанс пытки, искупавшись и снова представ передо мной с торчащими сосками. Нужно ли говорить, что мой взгляд блуждал между ее грудью и трусиками купальника, которые облепили нежные губки, от одного вида которых рот наполнялся слюной? Как издевается, честное слово.

Мы стоим у мангала, надрывая животы от Богомоловских историй, и я нагло прижимаю Софью к себе за талию. Мы все уже изрядно выпили, и границы реальности начали стираться. Я все еще делаю вид, что играю на публику, а Соня теперь довольно охотно подыгрывает мне. Она периодически вытаскивает из моих пальцев бутылку пива и прикладывается к ней губами, а я, как заправский маньяк, мысленно фотографирую эту картинку. Вообще вот такое распивание из одной бутылки кажется чем-то нереально интимным. Практически как поцелуй или прикосновения, разница только в том, что мы делаем это не напрямую. Моя ладонь лежит на изгибе талии Софьи, пока большой палец нагло гладит обнаженную кожу в широком вырезе для рук ее футболки без рукавов. Или это майка? Я так и не понял, если честно. Да и какая разница, если моим шаловливым пальцам есть доступ к нежной коже? Я буквально могу пощупать мурашки подушечкой большого пальца, и мне вставляет от этого ощущения.

— Не замерзла? – спрашиваю только для того, чтобы потереться носом о висок Сони и вдохнуть ее запах. Она застывает, а потом легонько качает головой. Ох, и пожалею я завтра о своих вольностях, но сегодня меня несет алкоголь и близость Софьи.

— Соня, у тебя в семье есть юристы? – спрашивает Ирина.

— У меня… — Соня тяжело сглатывает, — только бабушка. Она… м-м-м… не юрист.

— Оу, — это все, что отвечает Ира, и я жалею, что каждый из нас достаточно тактичен, чтобы не задать вопрос о родителях. Меня посещает иррациональная жажда узнать о Соне как можно больше, хоть здравой частью рассудка я понимаю, что это утопия.

Мы все замолкаем на некоторое время, наблюдая за тем, как, шипя, поджаривается мясо. Я крепче прижимаю к себе Софию, наверное, пытаясь компенсировать ей недополученное родительское тепло. Сам не понимаю, что творю, но склоняюсь к ней и целую в висок. Легонько, едва касаясь, но я чувствую сейчас в себе эту потребность и воплощаю ее.

— Так, шашлыки почти готовы. Ирочка, салатик, соус, все дела, — Витя разрушает тяжелую атмосферу шутливым тоном.

— Ох, точно. Сонь, поможешь? – спохватывается Ира, отлипая от мужа.

— Конечно.

Девочки убегают в дом, обсуждая, что надо вынести к столу, а мы с Богомоловым остаемся наедине.

— Крепко тебя взяло, — он кивает на вход в дом. – Что у нее за история с родителями?

— Понятия не имею, — отвечаю я, падая в ротанговое кресло.