Ругнувшись, зажмуривается, но не от вылетевшего браного междометия, а от слез собравшихся на кончиках её выгоревших ресниц. 

– Извини, сейчас не в тему конечно, – неуклюже обнимаю, страшась собственных реакций организма на хрупкую фигурку, находящуюся в моём плену. – Спать придётся вместе, в одной кровати… диван Лёха сегодня забрал.

Кофр*- багажник для мотоцикла.

19. Глава 18 "Не надо... он привык"

Марго. 

– Макс, эй, тише-тише, – прошу его проснуться, шепча в пугающую пустоту, наполненную сдавленными хрипами и частым рваным дыханием. – Максим… Ма-а-акс… 

Боязливо касаюсь плеча, холодного, словно его окунули в ледяную воду, даже россыпь мелких мурашек, покалывает мою ладонь. Заставляя меня саму съежиться от прохлады, прокатившейся по телу вместе с кровью загустевшей от непреодолимого чувства встревоженности. Ни на одно прикосновение Максим не реагирует, вроде бы спит, но в то же время словно умирает в агонии. Мечется в постели, вздрагивая от касаний, казалось бы ещё сильнее, нежели когда я его не трогаю.

Такое я вижу впервые и это не идёт ни в какое сравнение: ни с приступами "белочки", которые я перевидала за свою жизнь слишком много, ни с отходняком после недельного запоя.

Время нарочно тянется медленно, удлиняя секунды до бесконечности. А мне становится невыносимо от бессилия и страха: за слабую себя, и за буйного Максима, который естественно страдает сейчас от чего-то непонятного. И ему в разы хуже, чем мне, охваченной паникой. 

– Максюш, – срываясь на жалобный плач, скинув одеяло на пол, сажусь на Максима сверху. 

С трудом возвращаю дергающемуся телу горизонтальное положение, уложив обратно в мягкие подушки. Влажные волосы, сбившиеся в причудливые вихры, липнут к его лбу, покрытому испариной. Макса трусит, прокатываясь по мышцам неконтролируемой судорогой, а та без спроса передается моим бедрам, плотно прижатым к мужскому торсу. 

– Просыпайся, пожалуйста, – шепчу, уткнувшись в грудь лбом, чувствуя как под ним грохочет сердце, готовое сломать ребра и вырваться из парализующего фобией сна. – Пожалуйста. 

Целую его солёные щёки от своих же слез, смотря как резко распахиваются глаза. Широко открытые, пугающе бесцветные и ничего не понимающие, даже не пытаются сфокусировать взгляд, взирая куда-то сквозь меня. 

– Слезь, мне больно, – шелестит пересохшими губами, кривится и высвободив левую руку, принимается растирать старую травму на оперированной ключице. – Ну-у-у. 

Схватив меня за плечи, отталкивает, вроде не грубо, но с заметным раздражением сжимая пальцы. Ничего не остаётся, как подчиниться и я спешно спрыгиваю на пол, ощутив ступнями отрезвляющую прохладу ламината.

– Что это было? 

Со слегка отхлынувшим беспокойством спрашиваю у Максима, который уже успел сесть на кровати, сгорбившись и уперевшись локтями в колени, а сжатыми кулаками во взмокший лоб. 

– Ни-че-го. Просто ночной кошмар, – рассеяно трёт лицо ладонями, но складывается такое впечатление, что всего лишь избегает моего любопытного взгляда.

– Я могу чем-то помочь? У меня есть в рюкзаке обезболивающее, очень хорошее, – плавно шагнув, неуверенно кладу руку на острый выпирающий плечевой сустав, нежно поглаживая влажную кожу. – Я купила обезболку когда клевер набивала, а мастер категорически запретил пить. Сказал, что это может навредить рисунку и тот поплывёт, – непонимающе пожимаю плечами. Зачем я ему это рассказываю? 

Болтаю без умолку, вроде как с целью разрядить обстановку утра, начатого со стресса. Но полной уверенности, что моя болтовня хоть как-то трогает собеседника – нет. Он закрыт от меня и физически – сгорбленной позой, и эмоционально, отгородившись молчанием, смешанным с тяжёлым дыханием.