– Мне очень жаль.

– Я знаю.

– Никто не должен об этом знать, – сказал Алекси, все еще не отрывая взгляда от малышки. – Как ты ее назвала?

– Джорджина.

– Джорджи, – улыбнулся Алекси своей новой знакомой.

– Джорджина! – возмущенно поправила его Кейт.

– Интересно, когда я родился, я тоже был таким хорошеньким? Представь, если бы сейчас здесь было сразу два младенца.

Кейт улыбнулась. Два крошечных, совершенно одинаковых Коловски в одной кроватке, наверное, надолго приковали бы к себе внимание всего родильного отделения.

– Не могу представить вас младенцем.

– А зря, судя по фотографиям, я был очень милым и забавным. А Йозеф у нас с рождения был безумно серьезным. – Он осторожно положил Джорджину в кроватку и ласково улыбнулся Кейт. – Ты станешь прекрасной матерью.

– Но как?

Может быть, свою роль сыграли гормоны или страх, но по щекам Кейт потекли слезы.

– Я очень хочу быть для нее хорошей матерью, но как же мне справиться со всем этим?

– Ты справишься, – уверенно сказал Алексей. – У моих родителей было все, чего можно пожелать, но это не помогло им. Ты не такая, как они.

Он заглянул в ее мягкие, теплые карие глаза, полные слез, беспокойства и потаенной веры в то, что все будет хорошо.

– Прости, я должен идти.

– Спасибо тебе, – сказала она, заставив себя приподняться на кровати, и вдруг оказалась в его объятиях.

Его прекрасное лицо было так близко, что она могла чувствовать его запах, смесь фирменного одеколона Коловски и чего-то еще, его собственного уникального, мужского аромата.

– Нельзя оставить наших зрителей без яркого финала, – прошептал он.

А потом поцеловал ее!

Ужасно, невыносимо нежно и осторожно – ведь после операции прошло всего несколько часов. Кейт показалось, что на мгновение она попала в рай: вкус его губ, движения его языка, проникшего в ее рот сквозь податливо приоткрытые губы, страсть, которая заглушила мысли о причине, по которой он целует ее…

Но поцелуй прервался.

– Прости, я должен успеть на самолет.

«Ему следовало стать актером», – с тоской подумала Кейт, потому что в его голосе и взгляде было почти искреннее сожаление. Она обессиленно опустилась на подушки, закрыла глаза, чтобы не видеть любопытных взглядов соседок и их, таких блеклых на фоне Алекси, мужей.

Она почти заснула, но была весьма грубо вырвана из дремы, когда санитар начал со стуком откреплять ее кровать от стены.

– Вас переводят в другую палату, – пояснил он свои действия.

– Куда?

Нет, господи, только не это, только не новая палата с тремя новыми любопытными женщинами. Или еще страшнее: ее переводят в восьмиместную палату.

Но ее кровать аккуратно вывезли из общественной секции и по мягким коврам повезли в частное крыло. Кейт сгорала от смущения, чувствуя, что ей здесь не место, но персонал это совершенно не интересовало, ведь Алекси Коловски оплатил ее пребывание в больнице на ближайшую неделю.

Каким блаженством стало для Кейт перемещение в отдельную палату, похожую на номер в пятизвездочном отеле. Джорджина теперь находилась под постоянным присмотром медсестер, ее приносили Кейт несколько раз в день для кормления.

Поздно ночью, покормив дочь и попрощавшись с забравшей ее медсестрой, Кейт с улыбкой подумала, что это вторая лучшая вещь, которая когда-либо происходила с ней в жизни.

Первой был поцелуй Алекси.

Нога не так уж сильно и болела. По крайней мере, II не так сильно, как предполагали врачи, после той ужасной аварии, которая чуть не стоила Алекси Коловски жизни. Ему сказали, что потребуется около шести месяцев интенсивной терапии и, возможно, он сможет ходить.