– Я думал, ты бандит, – дружелюбно улыбаюсь товарищу по несчастью.
Суета в отделе усилилась, и к нам в камеру впихнули ещё одного типа – мужика в кожанке. Бухого дОнельзя.
– А вот он бандит, – шепчет мне на ухо шофёр. – Знаю я его.
Бухой дядя, не иначе попавший к нам прямиком из девяностых, пытается собраться с мыслями и что-то сказать. Не выходит. Смотрим на него с опаской.
– Ты стрелял? – спрашивает у нашего новенького появившийся в коридоре капитан.
– Тащ капитан, если сержантом стать не хочешь, то позвони в ФСБ, в отдел по надзору… – попытался дать ещё один шанс местным силам порядка я.
– Я! – выдохнул перегаром бандос, перебив меня. – Так… в рестике с одним… Вывез за город его.
Капитан хмыкнул и, не обращая никакого внимания на меня, ушёл.
Нас что, с матерым уголовником в одной камере оставили?! Впрочем, тот вскоре завалился на лавку и захрапел. Вот почему в стазис нельзя выходить, а спать можно? Может тоже прикинуться спящим? Портос и батя – гребаные олени…
Глава 9
Улучив момент, ныряю в стазис, хоть и знаю, что здесь есть камеры видеонаблюдения. Пишу родителям письма на электронку, потом отправляю сообщения в мессенджерах. Должны же увидеть!
В замке ожидаемо никого – все спят. Служанка предложила было проводить меня к моей девахе-наложнице из поселка НПС, но – некогда.
Фу, успел! По почкам не получил!
Мужик из девяностых и дядя-шофёр о чём-то беседуют. Бандюга даёт какие-то ЦУ шофёру, который, похоже, за решёткой долго не задержится. Завтра выпнут, поди, со штрафом.
– Передашь… бу-бу-бу. Скажешь… ля-ля-ля.
Я не прислушиваюсь, руководствуясь принципом: меньше знаешь – крепче спишь. А охрану нанять, наверное, надо. Жизнь такая мне не нравится. Эх, хорошее было время, когда я никому не нужен был… Теперь, хоть я и не медийная личность, но статус обязывает своё достоинство блюсти. А то будут менты потом хвастаться: «Да мы этого Владетеля по почкам – и в кутузку». Точняк будут! Хотя… если им не сказать, что я Владетель… Чёрт, всё равно плохо! Ещё с этими, в палатке…
Приморило. Хоть и неудобно, а притулился на лавочке поспать. Даже к вони в камере привык, принюхался. А разит от бандюганы да и от шофёра-работяги прилично – этакий сивушно-бензиновый микст.
Вдруг сквозь сон слышу голос мамы. Вернее, сначала подумал, что сплю, и он мне снится. Нет, не снится. Тоненький голосок, даже нежный, а звенит как бритва.
– Я. Сказала! Быстро! Сейчас сюда придёт мой муж! И ФСБ! Порву на кусочки! – доносятся до меня зло выплёвываемые одним за другим слова.
Крайняя стадия ярости у мамы ещё не наступила, и то хорошо.
– Гражданка! … Пятнадцать суток! … Оскорбления сотрудника… Коля, убери её! Решётку закрой! – это голос, очевидно, дежурного.
Он звучит по нарастающей – сначала глумливо, потом панически. Я-то знаю: злую маму теперь только пуля остановит. И то не уверен.
– Сержант! Где дежурный? – раздался голос как бы не «гребаного оленя» Портоса.
– Тащ генерал-майор, – тон служивого стал заискивающим, но уже без ноток паники.
Открывается дверь, и мордатый дядя командует мне:
– На выход!
– С вещами? – чётко, но сквозь сон, спрашивает сосед-уголовник. Мордатый хмыкает.
Иду обратно в дежурку. В спину никто не пихает, и то счастье.
– Слава, наконец-то! Ты как? – волнуется мама за решёткой, напомнив мне мадам Грицацуеву в момент, когда она увидела Остапа в редакции за стеклянной дверью.
– Чё, бандит, цел? – насмешливо спрашивает папа.
– Вячеслав, извини, сразу не смог ответить, заняты мы были с отцом, – настороженно улыбается Портос.
И правильно делает! Ничего прощать я ему не намерен. Хочется вообще войну объявить.