– Ты к Янковскому сбежала? – безразлично спрашивает Ваня.

Взрываюсь.

– Нет, конечно. Дурак? С ума сошел?

Его лица не видно, но плечи превращаются в камень. Кинув на меня мгновенный обжигающий взгляд, словно говорящий, что я не имею права общаться с ним в таком тоне, Ваня снова отворачивается к окну, а я всеми силами подавляю непонятно откуда взявшееся желание доказать ему, насколько он ошибается.

Но зачем? Что это даст?

– Как ты мог так подумать?

– Возможно, если бы ты объяснила, в чем причина… – осекается. – Но сейчас уже и это неважно.

Тяжелые капли, слезами барабанящие в окно, раздражают. Хочется закрыть уши и оказаться дома. Вжимаюсь в кресло, мысленно выстраивая стену между нами. Этой стене пара лет, но сейчас мне хочется ощутить ее поверхность физически. Потрогать твердые холодные кирпичи, чтобы не было так отчаянно больно.

Расставание – это всегда больно. Даже если ты ушла сама. Тому, кто ушел, пожалуй, сложнее. Как бы это ни звучало лицемерно.

Почти два года назад я была счастливой. Самой счастливой. Сейчас былое головокружительное счастье словно перевернулось во мне и болезненно давит на грудь. Сердце сжимается до крошечных размеров, позволяя жалости к себе множиться в геометрической прогрессии, когда слышу от мужа:

– Я хочу с тобой развестись.

– Снова женишься? – выпаливаю на эмоциях.

Ваня, засунув руки в карманы строгих брюк, игнорирует мой выпад и ждет ответа. Расслабленный, мужественный. Все такой же красивый, но чудовищно равнодушный теперь.

Его сегодняшнее безразличие лупит по венам сильнее, чем нелюбовь, о которой я узнала в прошлом. Но самым обидным было не это.

– Хорошо. Я согласна.

– У нас нет ничего общего, – он добивает меня своей правдой. – Ни имущества, ни детей, слава богу. Нас быстро разведут, и мы больше никогда не встретимся. Все как ты мечтала, Таисия.

Словно решившись, Ваня отдаляется от окна.

– К-конечно, – запинаюсь, тяжело дыша. – Ничего общего… Ни имущества, ни детей, – с силой прикусываю губу, чувствуя противное жжение в глазах. – Слава богу, Вань…

И если я ни в коем случае не думаю, что Соболев будет как-то претендовать на часть нашей с Адель московской квартиры, то с Алисой все сложнее.

Когда он узнает, мне будет плохо. Очень плохо.

– Значит, договорились? – спрашивает серьезно, глядя в глаза.

– Значит, договорились.

– Я свяжусь с тобой, чтобы уточнить дату и время. Загс, с твоего позволения, выберу сам. Надеюсь, в этот раз подойдет любой? – не сдерживается от колкости.

Кивнув, вспоминаю, как во время подготовки к свадьбе, выбирала самый красивый. Мне хотелось, чтобы наше торжество запомнилось. Всем гостям и, конечно, нам.

Я половину свадебного дня мучила Ваню фотосессией на морозе. Так хотела оставить в памяти этот чудесный день. Жаль, что люди, вместо того чтобы радоваться моменту здесь и сейчас, тратят время на пустое. В угоду приятным воспоминаниям забывают чувствовать счастье в моменте.

– Мне надо работать, – нервно произношу. – Если… если все, что хотел, ты сказал…

Соболев подходит к столешнице, примыкающей к моему столу, достает из кожаного портфеля папку с проектом.

– На полях заметки. Исправь, – сообщает деловым тоном.

Взяв портфель, он склоняется надо мной, чтобы кинуть папку на стол, и стремительно покидает кабинет, унося за собой, пожалуй, самый сложный разговор в моей жизни и не оставляя ничего взамен.

– Привет, к тебе можно?

– Привет, Тай.

Макс снимает очки и активно потирает переносицу, а затем вытягивает ладонь перед собой, приглашая войти. Сжимаю в руках ту самую папку, захожу и, как обычно, с интересом изучаю обстановку.