В конце концов, Филипп бросил эту борьбу, он понял, что его отец добивается лишь одного: чтобы сын раз в неделю заезжал к нему и привозил продукты.

В случае, если Филипп оказывался не в состоянии завезти продукты вовремя, Петр Васильевич разражался скорбным постом в социальной сети: сил все меньше, не столько физических даже, сколько моральных, а сын забыл о нем, как это печально, когда дети забывают своих родителей!.. К душераздирающему тексту отец добавлял лирические фото, сделанные, надо сказать, с большим профессионализмом: мокрый лист на асфальте, сломанная скамейка, разбитая чашка…

У отца было много друзей в сети. Петр Васильевич обладал талантом писателя и фотографа в полной мере, но почему-то так и не стал ни тем и ни другим. Тексты в своем блоге писал чуть не каждый день – небольшие заметки о жизни, иллюстрированные снимками. Хрустальная прозрачность прозы, тонкие наблюдения и пронзительные фото… Публика была в восхищении, каждый пост Петра Васильевича набирал множество лайков и комментариев. О мужчине говорили, что он живет напряженной духовной жизнью, что он один из последних русских интеллигентов.

Отец никогда и ничего не просил напрямую, но он умел ловко подать тему. Например, начинал свой рассказ с описания дождливого вечера и смеющихся прохожих на улице. Упоминал в следующем абзаце о себе родимом, одиноко гуляющем под дождем (старый зонтик, обувь протекает). Затем коротко сообщал, как по возвращении с прогулки он заварил себе на ужин лапшу быстрого приготовления, потому что ничего в доме нет, но не беда: «Много ли мне надо?..» К пронзительному тексту отец прилагал не менее душераздирающие, многозначительные фото, например, сломанного цветка, обрывка газетной страницы, часов с разбитым циферблатом и т. д. и т. п. И что? Всегда находился какой-нибудь честный и благородный комментатор, который, прочитав это лирическое эссе, мчался к Петру Васильевичу с мешком продуктов.

Еще отца до сих пор обожали женщины. Их было много, в основном средних лет, но попадались и совсем юные особы. Поскольку и на фото, и в жизни отец поражал своей небрежной импозантностью и благородной, покрытой патиной времени красотой. Густые, с седыми прядями, всклокоченные волосы, правильные черты лица, высокий рост, отличная фигура – ее отец сохранил до своих шестидесяти. Чуть мешковатая одежда, какая-нибудь старая растянутая кофта – трогательно, богемно.

Отец курил (немного, правда), любил выпить, но все в меру. Он был сибаритом: выбирал наслаждение, а не измождение.

Некрасивых женщин он терпеть не мог, хотя общался с ними особенно душевно, принимал помощь, целовал руки, фотографировал, фото размещал в своем журнале с подписью «С милой Сашенькой», «Ритуля, будь всегда!», «Лиза, мой ангел»… Но близко к себе не подпускал, поскольку – эстет, любитель прекрасного.

Женщина должна быть юной, красивой, и не просто красивой, а еще особенной. Гладкая кожа, свежие губы, ясные глаза, густые волосы, никаких депрессивных истеричек и грубоватых пофигисток. Женщина обязана источать нежность.

Правда, в последние годы молодые особы уже не бегали за отцом, появлялись больше в сети. Вели с отцом пылкие беседы, иногда пытались встретиться с Петром Васильевичем в реальности, но скоро понимали: перед ними пусть все еще красивый – царственной красотой стареющего патриарха, но нищий человек. И мало того что нищий, но и ко всему прочему готовый лишь получать, а не отдавать.

Иногда Филипп, заскакивая к отцу, заставал у него женщин – дам средних лет, смущающихся, удивленных и каких-то растерянных, что ли. Филипп их читал, словно открытую книгу. Дамам казалось, что они своим визитом осчастливят прекрасного седовласого принца, но нет, принц оказывался весьма придирчивым, требовал служения себе – и в быту, и в постельных утехах. Иногда, после их ухода, при сыне Петр Васильевич ронял небрежно, словно мимоходом: «А я еще ничего, виагрой пока не пользовался».