Бью наотмашь, так, что Вакса падает на диван и начинает скулить, что я сломал ему челюсть.

— Ещё раз услышу подобное высказывание, будешь жрать через трубочку, — выдаю я и ухожу.

Что же ты со мной творишь, Вика? Несмотря на твои проделки, я не могу позволить кому-то говорить о тебе плохо…

Медленно бреду к машине, понимая, что в таком состоянии за руль лучше не садиться, но я хочу почувствовать скорость, хочу утонуть в огнях ночного города. Капли дождя бьют по щекам, и я морщусь, вспоминая слова Ваксы… Больше не хочу видеть его.

.

4. Глава 3

*Вика*

— Мамочка, — доносится голосок как через вату. — Мамочка, я пить хочу.

— Сейчас, сейчас, детка, сейчас, — говорю, а сама даже рукой пошевелить не могу. Губы будто пудовые гири, а глаза проклеены суперклеем — никак не хотят открываться. Да и сама голова гудит, как будто заколоченный улей с сердитыми пчелами внутри.

Отчаянно борюсь с собой, не с первой попытки, но встаю. Кое-как дохожу до кухни, наливаю стакан воды, но прежде чем отнести его Вареньке, выпиваю сама. Один, второй. Не выдерживаю и пью прямо из графина. Так жадно, что вода катится по подбородку и падает на ночную рубашку. Несмотря на то, что она теплая, комнатной температуры, я ощущаю эту дорожку воды так, будто бы это лед. Кожа чуть не шипит от этого.

Ну вот.

Значит, у меня температура.

Пока несу воду Вареньке, ставлю градусник. Хотя он и не нужен — ощущаю себя ровно так, как чувствует себя десятидневный труп — не лучше, и не хуже.

Пока умываю дочь, пока завариваю ей кашу, наливаю чай, чувствую каждую секунду, что еще чуть-чуть, и свалюсь на пол.

Перед глазами все окружение крутится каруселью, веки наливаются свинцовой тяжестью.

И как некстати вспоминаются слова бывшего мужа, сказанные вчера: «Ты уволена, ты уволена, ты уволена».

Мелькает мысль не пойти на работу — как представлю себе, сколько нужно сделать телодвижений, чтобы добраться до нее, опускаются руки.

И только уронив на пол расческу, понимаю, что поднять ее с пола просто не смогу — иначе сама свалюсь и не смогу встать с пола.

— Варенька, — говорю, а сама ужасаюсь своему скрипучему голосу. — Сегодня никуда не идем. Остаемся дома.

— Ура! — смеется дочь. Для нее то, что мы остаемся дома значит веселый выходной, море мультиков и развлечений, а мне…

Мне нужно подавить в себе желание разреветься. Как это все не вовремя!

Видимо, вчерашний марш-бросок под дождем, мокрой, истерзанной, испуганной встречей с бывшим мужем, не дался просто так — организм засбоил. Я достаю пачку с лекарствами, пью жаропонижающее, включаю Варе телевизор с каналом, где идут мультфильмы, выкладываю перед ней игрушки и воду с печеньем, чтобы дать себе немного времени отлежаться, а достаю сотовый телефон. Нужно придумать, что сделать, чтобы никто не понял, что я не пришла на работу. Или, все же, признаться?

«Викусь, ты что, забыла, меня в командировку на день сослали. Приеду поздно ночью, ” — пишет в ответ сообщение подруга. Точно, она уехала, ее не то, что в кабинете, — нет в городе. Тогда придется говорить про то, что заболела и на работу не выйду. Как же все это не вовремя, как не вовремя…

Трубку берет секретарь из главной приемной.

— Это Тихонова, — хриплю я, с ужасом понимая, что мой голос становится похожим на пропитый бас алкоголика. — Прошу оформить «мамин день», потому что очень сильно заболела.

— Больничный? — слышу, как секретарь кривит губы.

— Нет, нет, — пугаюсь. Больничного только сейчас не хватало! Нельзя давать возможностей уцепиться никому за мою несостоятельность, мне так или иначе нужно удержаться на работе. — «Мамин день». Ни разу за все время работы его не брала.