Сидя там, я продумывал в голове фразы для писем, которые отправлю на юг. Например: «Все были усатые! Честное слово! Все!» Или: «А знаешь, что они слушали? Знаешь? Бонни Тайлер! И Доктора Хука! Сколько лет назад это вообще кто-то в последний раз включал? В какое же богом забытое место меня занесло!» И еще: «Здесь, друг мой, когда говорят “наложил в штаны”, то именно это и имеют в виду. Say no more[24]…»

К тому моменту, когда мне наконец захотелось в туалет и я встал, я успел выпить треть бутылки, поэтому натолкнулся на парня, сидевшего рядом со мной с бокалом, так что его содержимое частично выплеснулось.

– Из-з… извиняюсь. – Я выпрямился и заковылял дальше.

– Один напимшись, второй разговоримшись, – послышалось сзади, и сказавший это рассмеялся.

Он, похоже, говорил о нас с Нильсом Эриком.

Чуть набрав скорости, я восстановил равновесие.

Вот только где тут туалет?

Я открыл какую-то дверь, но за ней оказалась спальня. Спальня Хеге – пронеслось у меня в голове, и я быстрее закрыл дверь. Чего-чего, а в чужие спальни заглядывать я не любил.

– Туалет с другой стороны, – сказал кто-то из кухни.

Я обернулся.

Меня разглядывал полный мужчина с карими глазами, отросшими волосами и усами, спускавшимися по обе стороны рта. Это, похоже, и был Видар, парень Хеге. Я понял это, подметив в нем какую-то хозяйскую уверенность.

– Спасибо, – поблагодарил я.

– Не за что, – сказал он. – Только на пол смотри не налей.

– Постараюсь. – Я кивнул и вошел в туалет.

Отливая, я придерживался за стену. И улыбался. Этот Видар смахивал на басиста из какой-нибудь группы, популярной в семидесятых. Smokie или кого-то вроде них. И такой здоровенный.

Зачем ей вообще сдался этот мачо?

Я спустил воду и, покачиваясь, улыбнулся себе в зеркало.

Когда я вернулся из туалета, все уже собирались ехать. И обсуждали какой-то автобус.

– В это время разве автобусы ходят? – удивился я.

Реми повернулся ко мне.

– Мы на нашем гастрольном автобусе поедем. Нашей группы, – сказал он.

– Группы? Ты в группе играешь?

– Ага. Она называется «Автопилот». На дискотеках тут играем.

Я спустился по лестнице следом за ним. Восторга у меня прибавилось.

– А на чем ты играешь? – спросил я уже внизу, надев пальто.

– На ударных, – бросил он.

Я положил руку ему на плечо:

– Я тоже! Точнее, раньше играл. Два года назад.

– Да ладно, – сказал он.

– Ага! – Я убрал руку, наклонился и попытался натянуть ботинок.

И задел кого-то. Это снова оказался Видар.

– Ой, прости, – сказал я.

– Ничего страшного, – успокоил он меня. – Ты выпивку свою не забыл?

– Ох ты, вот херня-то, – расстроился я.

– Это же твое? – он протянул мне бутылку водки.

– Да! – обрадовался я, – спасибо тебе огромное! Спасибо!

Он улыбнулся, но глаза у него оставались холодными и безразличными. Впрочем, это меня не касается. Я поставил бутылку на пол и сосредоточился на ботинках. Обувшись, я вывалился на светлую ночную улицу и заковылял к дороге, где ждали все остальные. Автобус стоял метрах в ста. Один из рыбаков уселся на водительское сиденье, а все остальные влезли в старенький салон, где имелись кресла, стол и барная стойка, все – обитое плюшем и фанерой. Мы уселись, водитель завел рычащий двигатель, мы достали бутылки; автобус, подскакивая на ухабах, двинулся вдоль фьорда, и мы с сигаретой в одной руке и бутылкой в другой продолжали веселиться.

Это было настоящее приключение.

Я во всю пьяную глотку распевал: «Колбасник, колбасник, куда ты подевался?» – размахивал руками и подбивал остальных подпевать мне. Этот автобус напомнил мне старый фильм, где Лейф Юстер играл водителя автобуса, а воспоминания о Лейфе Юстере навели меня на мысли о другом его фильме – «Пропавший колбасник». Спустя час автобус остановился у общественного центра, я выпрыгнул из автобуса и нырнул в помещение, где уже было полно народа.