Дверь, правда, открыта, и они рядом. А то, наверное, вряд ли бы услышала столько и так чётко.

– И что ты предлагаешь, Док? Нянчиться с ней? – это явно говорит Монстр. Его низкий хрипловатый голос въелся мне на подкорку.

– Тебе решать, – второй звучит равнодушно, холодно, будто неживой. – Я уже сказал, ей нужно лечение и присмотр врачей, а без этого она быстро умрёт. Но, в целом, какая разница – ты же как раз этого и хотел…

– Не этого, – откликается Монстр, и в его тоне мне чудится прямо-таки обида. Словно моё самочувствие сломало его планы. И вскоре выясняется, что так и есть: – Знаешь ли, трахать девицу при смерти – то ещё удовольствие. Ебать и думать, что откинется прямо под тобой. Фу, мерзость. Не, я на такое не подписывался.

Усмехаюсь: то есть, вот это всё, что он собирался сделать, будь я более здоровой, оно не мерзость? А полудохлую сношать – нам не комильфо. Ага. Ишь ты, какой чистоплюй выискался, как сказала бы бабуля. Впору расхохотаться, но пока рановато – смеяться буду последней, как и полагается.

А пока – слушаем дальше.

– … вот поэтому и спрашиваю: что будешь делать с ней? – интересуется всё тот же, будто механический, голос.

– Разумнее всего вывезти в лесопосадку, – описывает перспективы Монстр, – прихлопнуть и закопать. В конце концов, это тоже будет местью. Послать фотки Сотникову. С припиской: «Ты следующий».

Вот теперь можно и посмеяться.

И я прыскаю, а потом и вовсе закатываюсь. Хохочу до слёз, игнорируя, что от того, как сотрясается тело, игла особенно больно впивается в вену.

Мужчины вбегают и замирают в шоке, глядя на заливающуюся меня.

– Она, что, ещё и того? – почти с суеверным страхом произносит Монстр.

– Полагаю, обычная девичья истерика. Перенервничала, – всё тем же тоном зомби говорит человек в белом медицинском халате, который не надет на нём, а будто прирос. Глаза у этого типа прозрачные, лицо длинное, лошадиное, взгляд стеклянный. Премерзкий мужичок, как его только пускают с людьми работать? Хотя… Может, он не по людям, а по трупам? Патологоанатом, вот… Самое то для бандитской шайки.

Вытираю слёзы, поворачиваю голову в их сторону и говорю:

– Вы ошиблись. Притом – оба.

Голос у меня сейчас тихий, хриплый, сама себя еле слышу, но, уверенна, они оба чётко всё разобрали, поняли каждое слово.

Монстр складывает руки на груди – кожаная куртка на плечах так натягивается, что вот-вот треснет. Ого! Вот это мускулы?

Чёрт! О чём я опять?

Глаза, мускулы, ширина плеч… Я точно умом двинулась, если пялюсь на него и ищу достоинства в лице и фигуре?

– Что ты имеешь в виду, Сотникова? Учти, блефовать не выйдет. И спастись враньём – тоже.

– Боже упаси, – кое-как поднимаю несколько пальцев вверх, пытаясь заверить в своей честности, – врать самому Монстру?! Блефовать перед ним? Ни в коем случае – правду, правду и ничего, кроме правды…

– Ёрничаешь? – он выгибает бровь и ухмыляется. Ухмылка, впрочем, ему идёт – нахальная такая, самоуверенная. И губы у него красивые, чёткие, в меру полные, не пельменями…

– Пытаюсь, – хмыкаю в ответ. – В общем, вы, доктор, ошиблись – у меня не истерика. Мне действительно было смешно. Горько и смешно одновременно. И вы, Монстр, тоже ошиблись, что взяли меня. Отец не придёт за мной. Он только вздохнёт с облегчением. Я для него обуза. У него теперь новая жена и здоровая красивая дочь… А я… так…

– Док, выйди, – рявкает Монстр, а у самого аж желваки ходят, вон, как скулы обозначились – порезаться можно, – у нас тут разговор интересный намечается и приватный, притом …

Тот, кого он назвал Доком, кивает и, ничуть не обидевшись, идёт к двери, у выхода останавливается и бросает через спину: