– Даже не надейся, – прыскаю ядом. – Это с виду я приличная и безобидная. Ты ещё не знаком с жестокой и безжалостной Розой!

– Ага. С той, которая спит с медведем? И в розовой пижаме с единорогами? – обезоруживает меня.

И этот человек – мой лучший друг! Я ему такие тайны доверяю, а он теперь надо мной глумится.

– Ага, – театрально выпучиваю губы. – И которая знает, что ты хранишь у себя под подушкой фотографии своих родителей и меня. Какая сентиментальная Виктория…

– Роза, – вмиг становится серьёзным. – Это уже низко.

– Прости, – опускаю взгляд, в действительности почувствовав вину. – Я не это хотела сказать. Просто детский и девчачий жест. Хотела маленькой девочкой назвать. Мир? – тяну к нему мизинец. – Я не со зла. Просто маленькой девочкой.

– Мир, – вздыхает, протягивая свой мизинец в ответ.

– Мир-мир, не дерись! Если будешь драться, я буду кусаться! А кусаться ни при чём, буду драться кирпичом! – быстро проговариваю и отпускаю его палец. Тянусь к нему и быстро целую в щёку. – Я тебя всё равно люблю!

– И я тебя, Роза…

Роза

– И где вы были? – спрашивает отец, как только мы входим в дом. И хоть мы пытались сделать это тихо и максимально незаметно, он всё равно спалил нас. И теперь нас ждёт конец света.

Скрестив руки на груди, папа стоит в своём халате и выжидающе смотрит на нас. Его губы сжаты, что говорит о том, что он зол. Очень зол. Пальцы то сжимаются в кулак, то разжимаются. А это вообще намекает на то, что дело дрянь.

– Папуль, – отхожу от Виктора и иду к папе. – Мы немного погуляли. Ничего больше, – одариваю его мягкой улыбкой, за которой прячу все свои выходки и проделки. – Я с Виктором была. Поэтому за меня можно не переживать. Он всех за меня, если что, отлупасит.

– И где вы «гуляли»? – допрашивает тоном, какой я слышала только у него.

– В клубе, – не успеваю я соврать, что в одно хорошее и приличное место ходили, как мой напарник решает ответить, выдавая нас. Ну как после такого с ним в разведку ходить? Выдаст с потрохами! – Роза была со мной и моими друзьями в клубе.

– Зачем? – теперь папе плевать, что я стою перед ним и улыбаюсь ему, как он любит. Всё внимание на старшенького ребёнка в семье. – Виктор, она ещё… маленькая для таких мест. И с её… – оглядывает меня, —…«характером» туда точно пока нельзя. Натворит беду, которую потом расхлёбывать придётся мне и тебе!

– Ну… – тянет Виктор. – Она вела себя прилично, – врёт он. – Поболтала с Фаридом, Эльдаром и Арсом. Покорила их своим «характером». Выпила пару коктейльчиков, да и всё на этом. Время всего двенадцать, отец. Мы дома. Детское время.

– Точно? – пытаем меня прищуренным взглядом.

– Ну, я ещё танцевала немного, – пожимаю плечами и отвожу взгляд, иначе всё ему сейчас разболтаю, и он из меня и моих прекрасных задних булочек сделает отбивную.

– Под моим контролем, – защищает меня Виктор. – Не переживай. Я могу её контролировать.

– Её не могу контролировать даже я! – хмыкает папа, коротко рассмеявшись. – Мать её избаловала.

– Мать? – восклицает мама, спускающаяся к нам. – Её избаловала мать? Ты уверен?

– Настя? – глаза папы округляются, когда он понимает, что сейчас конец света будет ему, а не мне. На моём лице возникает довольная улыбка.

Оборачиваюсь к Виктору и посылаю ему лучик своего настроения, давая понять, что мы выкрутились и дальше мама всё возьмёт на себя.

Баловали меня всегда папа и Есенский-младший, а мама, наоборот, была кнутом в моём воспитании. Иногда я понимаю, что этого кнута было мало, и поэтому я выросла такой… своеобразной. А вот пряника в моём воспитании было очень и очень много. Порой я даже проглатывала этот пряник и шла напролом.