Вестерхольт взял со стола карандаш и тоже сделал какие-то пометки. Я же нервно втыкала в стерку ноготь, оставляя там глубокие следы, и старалась не думать, что все в столовой сейчас таращаться на нас. А все действительно таращились с опаской и интересом. Вдруг мы тут друг друга и остальных превратим в жаркое. Жаркое… Есть хочу, аж желудок сводит. Это нервное? Как же мне не хватает сейчас привычного звяканья ложек о тарелки. Тишина как в склепе.

Винсент сел за стол, положил листок с песней Виви и развернул его ко мне.

– Зачем ты это сделала? – Он ткнул пальцем в партию для скрипки.

– Просто так, – брякнула я, а затем попыталась дотянуться стеркой до своих пометок, но Винс каким-то до ужаса дразнящим жестом отодвинул распечатку, и ластик скрипнул по столу.

– Песня ужасна, – неожиданно выдохнул он, и я услышала облегчение в этом признании.

Я аж застыла с открытым ртом. Что он только что сказал? Это же их конкурсная песня!

– Ой, да брось, принцесса, ты сама это поняла. Иначе ты бы не исчеркала тут всё.

Это какая-то проверка? Он хочет развести меня на эмоции, уличить в плохом отношении к Виви?  В эти игры я точно играть не буду. Его сестра как минимум спасла меня сегодня утром.

– Ничего не исчеркала, а просто немного поимпровизировала, ты же сам мне это советовал, – я невинно хлопала ресницами и встретилась взглядом с Винсом.

Судя по его довольной улыбке, ответ ему понравился, значит, я опять проигрываю.

– Хорошая ученица, – похвалил он, и если бы не стол между нами, клянусь, он бы по макушке меня погладил.

– Хорошей ученице пора возвращаться к занятиям, – я протянула руку за листком, но Вестерхольт сложил его вчетверо и убрал в задний карман штанов.

Его черная футболка слегка задралась, и я увидела ремень с массивной пряжкой. Как только штаны с него не спадают под таким грузом?

– Эту песню мы сегодня играть не будем. Разучивай оставшиеся, и вот уже их править не советую, они мои.

Прозвучало угрожающе.

– Винсент Вестерхольт настолько безупречен? – едко спросила я.

Теперь уже дело чести найти в его писульках изъян. Демонстративно взялась за ту самую мучившую меня с ночи песню, а Винсент даже карандаш мне вернул.

– Ну попробуй, курочка.

Перевожу на его змеиный язык:

– Только риски!

Можно подумать я боюсь его! Боюсь я как раз другого, песня на бумаге безупречна. Студийное исполнение далеко от идеала, но вот на листе… Но мне не хотелось признавать своё фиаско, и я весьма уверенно ткнула карандашом в первую строчку.

Не успела я даже испугаться как Винсент вырвал у меня из рук карандаш.

– Нет.  Эту нельзя!

Пожала плечами и взялась за другую. Даже новый карандаш достала из сумки вместе с точилкой. Под тяжелым взглядом Вестерхольта сдула стружку с острого кончика.

Я даже не успела замахнуться как Винсент пальцем обломал мне грифель.

– Не получается, Курочка?

Он издевается?

Принялась по новой затачивать карандаш, стараясь сохранять невозмутимый вид, но ничего не выходило, грифель обламывался прямо внутри точилки.

– Ты опять? – зло воззрилась на Винса, а он лишь продемонстрировал мне пустые ладони.

– Нет. У принцессы-курочки руки дрожат, как ты с таким тремором-то на скрипке играешь?

Сдалась. Всё равно не очень-то мне и хотелось вносить какие-то правки в уже появившиеся на свет песни. Другое дело работа Виви. Она ещё не сыграна на публике, её можно без зазрения совести немного отредактировать, да простит меня Марко.

– Восемь вечера, – строго напомнил Винсент. – Без правок и фокусов.

– А не то что?  – он словно нарывается. Я не хотела саботировать их выступление в клубе, но теперь сами Музы благоволят мне.