— А? — с трудом оторвала взгляд от играющих желваков и перевела его на парня. — Прости, задумалась.

Взгляд опустила на лист бумаги, который незаметно для себя сжала пальцами, превратив его в зеркальное отражение собственной души, и стала читать. Когда заиграла музыка, прикрыла глаза, чтобы не видеть никого. Только вновь почувствовала на спине ладонь Антона, который молча подбадривал меня, прекрасно зная, что я чертовски сильно боюсь выступать.

Тебя я услышу за тысячу верст.

Глаза открыла и безошибочно выхватила лицо Ромы в зале. Жадные чёрные, словно истлевшие угли, глаза парня шарили по моему лицу. Пухлые губы парня тронула едва заметная нежная улыбка. Длинные музыкальные пальцы сжимали с силой спинку впереди стоящего стула. Этот взгляд будто окрылил меня. Пусть нельзя коснуться его. Не только по той причине, что сидел он слишком далеко, но и по той, что Рома братом моим оказался.

В груди, где только минуту назад всё царапали острые колючки кактуса, солнечные лучи мягко оглаживали зелёные и исхудавшие бока растения. Пропитывали своим теплом, любовью и восторгом. И медленно, робко распускался белый цветок. Чистый и невинный, в точности, как моя любовь к этому парню. Любовь, что будет спрятана, словно кактус среди песков пустыни. Никто о ней не узнает. Но ничто не помещает ей распускаться и цвести каждый день.

Я не просто пела, я шептала душой и кричала сердцем. Ему. Лишь бы услышал. Лишь бы понял. Лишь бы не осудил.

Последнее слово песни.

По щекам катятся слёзы.

Чёрные глаза никак не хотят отпускать мой взор. Будто вглубь души робко взирают, желая удостовериться, что не показалось.

Оглушающая тишина в зале нарушается громкими аплодисментами.

Я вздрогнула и потерянный взгляд перевела на лица одноклассников. Все почему-то стояли и громко хлопали в ладоши. С изумлением заметила, что щёки Ольги Ивановны блестят от слёз.

— Это было потрясающе, Поль, — тихо сказал Антон.

— Спасибо, — я смутилась, когда почувствовала, что парень снова ко мне прикоснулся, положив руку мне на плечо.

— Знал, что маленькая птичка чиж прекрасно поёт, но не подозревал, что настолько, — Антон подмигнул, а я смущённо рассмеялась.

На сцену вышла староста с очень злым и недовольным лицом и выдернула из моих влажных ладошек микрофон.

— Фу, — брезгливо поморщилась. — Ты вся вспотела.

Микрофон был включён, поэтому её голос разлился по всему залу. Я покраснела и взгляд потупила. Ничего не ответив улыбающейся триумфально Оле, ушла со сцены. Покинула актовый зал и свернула к знакомым раковинам. Засунула ладошки под струю воды и бросила взгляд на собственное отражение. В собственных зелёных глазах увидела слёзы. Зелень стала ещё ярче, будто отражала цвет кактуса, что вновь колючками царапал внутри.

Вздрогнула, когда увидела за спиной фигуру Ромы. Парень стоял в нескольких метрах, засунув в привычном жесте руки в карманы бриджей. Широкие плечи были чуть сутулены, мышцы рук напряжены. Закрыла глаза, понимая, что стало больно дышать. Больно смотреть. Больно не иметь возможности прикоснуться. Хотя бы для того, чтобы смахнуть непослушную прядку кудрявых волос с его лба.

— Тварь, — выплюнул вдруг Рома, преодолев расстояние между нами и развернув меня рывком к себе лицом.

Я испугалась. Распахнула глаза и уставилась в злое лицо парня. Захлопала глазами, прогоняя слёзы. Пытаясь увидеть лицо Ромы чётче.

— Прихлопну к чертям собачьим, — парень обхватил мой подбородок пальцами и склонился вниз.

Дыхание опалило губы. Заставило все мысли вылететь из головы. Забыть о том, где и с кем я нахожусь. Всё, что имело в этот момент значение — Рома. Моя личное Солнце, к которому я стремилась, пытаясь согреться. Мечтая, чтобы в груди вновь распустились цветы, а нежные крылья трепетности защекотали кожу, прокладывая дорогу для мурашек.