– Если Аллах хочет, чтобы я повел людей на Последнюю битву, значит, так и будет, – подытожил он.

– Вот и славно.

Я чувствовал себя начинающим менеджером по рекламе, только что умудрившимся всучить громоздкий заказ до неприличия богатому клиенту.

– Я так благодарен тебе за то, что ты сдержал свое слово, Али! – прочувствованно сказал Мухаммед, отставив в сторону тарелку. – Когда ты обещал, что вызволишь меня из любой беды, даже из объятий смерти, мне очень хотелось верить, но все же я не надеялся, что такое возможно. Прости меня. Мне не следовало сомневаться в могуществе Аллаха, чьей чудотворной рукой ты являешься от начала времен.

– Скорее уж двумя руками сразу, – буркнул я. – И самое досадное, что ни одна из этих рук не может скрутить кукиш.

– Я не понимаю тебя, – огорчился Мухаммед.

– И не надо.

Я заставил себя дружелюбно улыбнуться этому славному дядьке, который так трогательно верил в мою непогрешимость, что плакать хотелось.

Вообще-то, он начинал мне нравиться, этот наивный бородач – несмотря на то, что его смуглое морщинистое лицо то и дело вызывало в глубине моей памяти смутные образы, которые мне совсем не хотелось ворошить. Я прилагал чудовищные усилия, чтобы заставить их оставаться смутными, как тревожное сновидение, которое уходит прочь, пока чистишь зубы.

– А где войско, которым мне предстоит командовать? – деловито осведомился пророк. – Тебе придется наступать на могилу каждого мертвеца, чтобы вернуть его к жизни? Это отнимет много времени даже у такого могущественного чудотворца, как ты… Или они сами восстанут из могил и явятся к нам?

– Боюсь, именно так они и сделают. И меня не спросят. Во всяком случае, у меня такое чувство, будто вот-вот что-то начнется. А в последнее время мои предчувствия то и дело сбываются.

– Хорошая шутка, Али! – неожиданно развеселился Мухаммед. – «Предчувствия», «в последнее время», – это надо же!

Я удивленно уставился на него, а потом понял, почему он ржет. Ну да, разумеется. Предполагалось, что я говорю голосом самого Аллаха, да еще и являюсь его рукой, а посему будущее для меня – открытая книга. Как же, размечтались!

Впрочем, я не стал его разочаровывать. Дело наживное, сам разберется, что я за птица. Или не разберется – если нам обоим очень повезет.

События начали разворачиваться сразу после завтрака, с пугающей меня самого стремительностью. Со мной вечно так – стоит немного расслабиться, понадеяться, что чудеса решили отдохнуть от меня, и – хлоп, уже что-нибудь натворил. Спасайся кто может.

На сей раз я выскользнул в сад, почти бегом промчался по сочной густой траве, еще влажной от утреннего дождя, организованного на рассвете безотказным Джинном по моей личной просьбе, а потом мои следы один за другим отпечатались на раскаленном бархатном теле пустыни, окружавшей наше убежище.

Я довольно долго брел куда глаза глядят. Остановился, когда понял, что мне в лицо дует пронзительный холодный ветер, совершенно неуместный под этим знойным небом. Его ледяные порывы делали меня бесконечно счастливым – можно было подумать, что я родился только для того, чтобы однажды в пустыне встретиться лицом к лицу с северным ветром, и вот сбылось, наконец-то.

«Вообще-то, чтобы извлечь мертвецов из их уютных могилок, требуется труба архангела, – вдруг подумал я. – А трубы у меня нет. Да и какой из меня трубач? Такой же хреновый, как и архангел».

Словно в ответ на мои идиотские размышления откуда-то издалека донесся удивительно чистый звук, но не трубы, а саксофона. Изорванная, почти мучительная и в то же время не лишенная своеобразной гармонии мелодия звучала – не то в небесах, не то в моем сердце. В какой-то момент мне удалось разглядеть сутулый силуэт чернокожего музыканта. Кажется, его ноги не касались земли. Впрочем, нельзя сказать наверняка – нас разделял не один десяток метров и прозрачная завеса, сотканная из невыносимо яркого солнечного света и мириад растревоженных ветром песчинок.