– Этого добивалась? Этого?! – его густой, хриплый голос был совсем близко, и я вдруг запоздало поняла, что он говорит мне в шею, перемежая слова с поцелуями и острыми, легкими укусами, которые были еще приятнее поцелуев… – Моя сучка… Моя… маленькая… никому не отдам…

С каждым словом он распалялся все больше, рычал и пихался в меня все сильнее, идеально попадая в мой собственный ритм – тот, что совершенно точно должен был привести к пику острого, сокрушительного наслаждения… 

А еще был запах. Запах, который взрывал мое обоняние радужным фейерверком. От которого хотелось кричать, выть, хватать его руками и втирать в себя… Переполниться этим запахом до краев, впитать в каждую клеточку своего тела… Искупаться в этом запахе хотелось. Стать им.     

Совершенно ошалев от такого бешенного напора на все органы чувств, я не сопротивлялась – не понимая, как можно сопротивляться тому, от чего так восхитительно хорошо и сладко… Дернулась только, когда мужская рука под моей юбкой поднялась наверх, задрала свитер и рванула на мне рубашку, посылая крошечные пуговицы прыгать по всей веранде. 

И в этот самый момент, когда горячая ладонь легла и сжала мою грудь поверх лифчика, когда глаза мои закатились в предвкушении губ там, где они были во сне… я вдруг поняла, к чему был весь этот разговор.

Поняла, почему всегда сдержанный, воспитанный профессор нависает сейчас надо мной, пихаясь в меня ширинкой, рыча и хватая зубами за шею… Почему называет «сучкой» и зачем заставлял лежать с завязанными глазами, а потом рвался ко мне в комнату, почувствовав мое возбуждение.

И что означает та страшная морда, которую я увидела вчера в машине – я тоже поняла.

– Ты… ты оборотень… – выдохнула прямо ему в рот, охая от каждого сжатия и прикосновения и выгибаясь под его рукой.

Он замер, тяжело и рвано дыша у меня над ухом.

Медленно, сантиметр за сантиметром, выпростал из порванной рубашки руку, по дороге неосторожно дергая напряженный сосок пальцами…   

И поднялся надо мной, все еще опираясь на руку. Пьяный, затуманенный взгляд его постепенно трезвел, фокусировался и наполнялся здравым смыслом, который я почему-то меньше всего сейчас хотела видеть.

– Да, – ответил просто. Толкнулся в меня в последний раз, будто удержаться не мог, и отстранился весь, полностью, оставляя меня лежать на лавке – вздрагивающую и уже заранее замерзшую. – Я – оборотень, Стейси. И вчера ночью я невольно сделал тебя моей.

***

– Что со мной будет?

Да, я – эгоистка. Из всех возможных вопросов меня больше всего волновал именно этот. А не, к примеру, как вообще возможно изменить свою физическую форму и обратиться в дикое, хищное животное под названием волк?

Мы снова сидели порознь. Он – на стуле, спиной к окну, я – на лавке у стены, кутаясь в свитер и нервно переплетая пальцы. Возбуждение спало, но все еще теплилось где-то в глубине тела, готовое вновь разгореться от малейшей искры. Судя по лицу профессора, его состояние было примерно таким же.

Закрыв глаза, он медленно и глубоко дышал, откинув голову на стекло. Наконец ответил – все еще не глядя на меня.

– Волк внутри меня решил, что ты понравилась ему достаточно, чтобы пометить – сделать своей самкой, оградив от других самцов.

Что конкретно это означает, я догадывалась.

– Поэтому… вы меня хотите? – смущаться, задавая этот вопрос – после того, как его руки побывали везде, где только могли побывать – было странным, и все же я смутилась.

Макмиллан приоткрыл один глаз, окинул взглядом мой растрепанный вид и усмехнулся.

– А что, так заметно?