Может, это какая-нибудь бутафория? Силикон, а?

Я задумчиво поднимаю руку, потыкав пальцем в его грудь. Да нет. Тверденькие мышцы, настоящие.  Потом так же трогаю подушечками пресс, и боковые мышцы. Блин, и тут все свое. Невероятно.

— Слыш, мажорчик, можно вопрос?

— Какой, чудовище? — больно ласково интересуется он.

— Тебя природа так щедро наградила, или ты, все-таки, хоть где-то подправил себе что-нибудь?

— Нос подправил. Мне его сломали в шестнадцать. Мне снять с себя все, чтобы ты приступила к активным действиям?  Я тут прямо сгораю уже от любопытства.

Я скептически поднимаю на него взгляд. 

— Тебе вообще не страшно, что какая-то наглая девица только что тебя облапала и сейчас изнасилует тебя в туалете бара?

Он едва улыбается, рассматривая меня. Мне становится снова немножко не по себе. Может и не отвечать. По глазам вижу — что ему нихрена не страшно и вообще пофиг.

— Кира, — он внезапно впервые называет меня по имени, и я аж вздрагиваю. Впервые я не «чудовище», когда мы находимся наедине, — я почитал сегодня комментарии под видео с нами, которое слили в Инстаграм.

Его голос звучит до мурашек тихо. 

— И-и? — я нервно сглатываю. Почему меня охватывает странное беспокойство от его тона?

— Я понял, откуда в тебе столько наглости. Росла в неблагополучном районе? — он продолжает, чуть склонив голову набок, — девочкам оттуда приходится отращивать зубки, чтобы слишком наглые мальчики не распускали руки, или другие более наглые девочки не затащили за угол, выдрав волосы за косой взгляд. Такое детство оставляет отпечаток на всю дальнейшую жизнь человека, да?

Я поджимаю губы. Хочет козырнуть разницей в наших статусах? Будто бы меня это смутит.

— Тебе в рифму ответить, как у нас на районе в те времена отвечали?

— Отвечай, — он делает шаг, сокращая между нами расстояние, и протягивает руку в сторону, упираясь ею в стену и будто преграждая мне путь. Агрессивный жест, отчего я немного отстраняюсь, — я не покраснею. Ты считаешь, что я — сын богатых родителей, который жирует на их бабках. Как и почти все считают. И думаешь, что сможешь вывести меня из себя своим наглым поведением. Или найдешь слабое место, попытаешься испортить мне репутацию, и прочее, прочее. 

Я пытаюсь отступить еще дальше, и внезапно упираюсь задницей в раковину. Мажорчик подается еще ближе, не дав мне свалить, и внезапно ставит руку с другой стороны на раковину, фактически зажав меня в угол. 

Вот теперь, впервые за весь вечер, мое сердце испуганно подпрыгивает. 

— Твоя проблема, Кира, в том, что ты не права, — продолжает он, находясь в опасной близости от моего лица, и, скотина, будто заглядывая своими черными глазищами прямо в душу,  — Я вышел из такой же среды, в которой ты росла.  Я заработал все эти деньги сам. И не потому что мне нравилось, а потому что я просто мог это сделать. Поэтому, чудовище, я не мажорчик, а продажная беспринципная скотина. И манипулятор. 

Я в шоке смотрю на него, понимая, что вряд ли он врет. И дело не в том, что можно сложить два и два — его реакцию на мои приколы и, собственно, мои приколы.  Просто сейчас, когда он говорит, сбросив с себя весь этот флер неприступности, через который проглядывает явно не сильно простое и мягкое нутро,  я ему как-то верю.

Ну и еще сложно врать по пояс обнаженным.

Правда, я не совсем понимаю, к чему он сейчас клонит.

— К чему ты мне это говоришь, мажорчик? 

— К тому, чудовище, что я шел сюда не возмущаться, кричать и говорить, что ты причиняешь мне неудобства, знакомя с моими фанатками, — усмехается Алекс, и я чувствую выдох на своем лице, — которые беспринципно лезут мне в штаны, кстати. И трутся об меня грудью.