— Может, это все же был просто официант? – буркнул Данька.

— Тогда куда он делся? – задала я резонный вопрос.

Ответа на него не нашлось. Управляющим оказался мужчина лет тридцати пяти, высокий, спортивный, симпатичный. Он был взволнован и расстроен случившимся.

— Это просто ужас, – качал головой, – до сих пор не можем поверить...

— Так что с задней дверью? – вернула я его к вопросу.

— Ах да, ну так я ее открыл. Я ее постоянно с утра открываю, потому что официанты курить ходят. Обычно инцидентов не было, начальство на это закрывало глаза. Теперь, конечно, дверь закрыли, а толку, если все уже случилось.

Мужчина развел руками.

— А официанты, что работали в тот день, что они говорят?

— Да ничего. То есть все, как обычно, никто ничего не видел. Нас всех следователь опросил, как так вышло, что в большом здании, набитом людьми, кто-то шастает совершенно безнаказанно?

Вопрос этот я бы расценила, как риторический, потому что ответа на него у меня не было. Самое ужасное, что не просто шастают – еще и убивают людей. Мы с Данькой прошлись по коридору, осматриваясь, точнее, осматривалась я, а он просто недовольно сопел.

— Кать, ты дурью страдаешь, – сказал наконец, – ведь следователь занимается этим делом, если бы что-то было...

— Он бы мне, конечно, рассказал, – хмыкнула в ответ.

Мы прошли до туалета, этого особенного, куда ходят посетители отдельных кабинетов и периодически, видимо, официанты. По крайней мере, та девчонка, что услышала мои чувства относительно Матвеева.

— А лестница куда ведет? – спросила Даньку.

— Там кабинет отца, – буркнул он, я притормозила.

— Зайти туда сможем? У кого-то ключи есть?

Данька пожал плечами.

— Наверное, у уборщицы, – пошутил невесело, но я все равно посмеялась.

Кабинет нам открыли, хотя и с недовольством, и я сразу поняла, что тут нечего искать. Диван, журнальный столик и компьютерный стол с креслом – вот и все убранство. Ящики стола оказались пусты, совсем. Как выяснилось позже, все бумаги оттуда унес следователь. Я немного посидела в кресле, раскачиваясь из стороны в сторону и пялясь в стену, Данька смотрел в окно.

— А похороны когда? – догадалась спросить.

— Завтра, – отозвался он, – Ярослав Александрович все организовал, спасибо ему.

При упоминании этого имени сердце подозрительно екнуло.

— Не нравится мне этот Петренко, – заметила Даньке, он обернулся, глядя с удивлением, – вот откуда он такой выискался дружок? Ты ведь знать его не знал?

— Не знал, – согласился он. – Я из папиных друзей только дядю Гену знаю.

— Это кто?

— Ну... Геннадий Самсонов, в думе у нас заседает, не слышала?

Я напрягла память, политика местного разлива для меня дремучий лес – и соваться в него, если честно, нет никакого желания. Однако тот факт, что в друзьях у Матвеева числятся такие люди, настораживает.

— И что же этот дядя Гена не помог с похоронами?

— Он звонил, в Вене он. Должен вернуться сегодня, он мне предложил прислать кого-нибудь, но я отказался. Потому что Петренко уже все организовал.

Я почесала нос. Вот ведь Петренко... Наш пострел везде поспел, как говорится.

— И во сколько похороны?

— В десять утра.

— Ладно, – вздохнув, я поднялась. – Погнали отсюда.

Когда мы вырулили из коридора в фойе, то наткнулись на компанию из четырех человек: двое мужчин и две женщины. Они как раз расходились, и мы с Данькой почти вывалились на них. Грудастая блондинка как раз положила руку на плечо мужчине и сказала:

— Ну что, ко мне?

Мы с Данькой замерли, а я разозлилась, потому что мужчиной был не кто иной, как Петренко, будь он неладен. За столько лет ни разу его не встречала, а тут по несколько раз за день. Ответ Ярослава Александровича мы не услышали, потому что он увидел нас с Данькой, и женщина, проследив за его взглядом, немного отстранилась. Данька на удивление обрадовался Петренко, как родному.