– Я тебе давно не мальчик… забудь это слово! У меня уже седеют лапы… Если ты еще раз посмеешь так обратиться ко мне в присутствии Катарины, то впредь будешь служить на конюшне! Ты все поняла, Нарида?

– Да, да, мой господин! Ну, конечно, я тебя поняла, – испуганная старуха часто мигала слезящимися глазами, воспаленными от печного дыма.

Веймар медленно опустил кормилицу на пол, а потом крепко обнял ее и тут же вытолкнул за дверь. Нарида заковыляла по лестнице в сторону кухни, даже забыв прикрикнуть на нерасторопную прачку, что попалась навстречу с кучей скомканного белья.

«Что же теперь со мной будет, Великие Боги! Молодая хозяйка непременно велит прогнать меня вон, у нее будут свои привычные слуги, зачем ей терпеть немощную старуху. И Веймар даже не вступится за меня, и весь Ульфенхолл будет обязан ей подчиняться. Я кончу свои дни на гнилой соломе в заброшенном хлеву, этого не миновать…»

Свои горькие размышления Нарида поспешила разделить с Тормом – одноруким пожилым воином, бывшим прямым потомком одного из тех рослых, могучих храбрецов, что некогда составляли дружину первого Веймара – Покорителя Пустоши… Веймара, основавшего Ульфенхолл.

Правда, свою левую руку Торм потерял отнюдь не в славном бою, и это являлось причиной его давнего стыда и горя. Хотя, надо признать, в тот печальный день он мог потерять что-то и поважнее руки, настолько Хорган был зол.

Что ни вечер, то мне, молодцу,

Ненавистен княжий терем,

И кручина, злее половца,

Грязный пол шагами мерит.

Завихрился над осиною

Жгучий дым истлевшим стягом;

Я тоску свою звериную

Заливаю пенной брагой…

Хелависа

Вернувшись из дубравы в расстроенных чувствах, Катя долго не могла прийти в хорошее расположение духа. О нападении каменщика и неожиданной помощи волка она предпочла умолчать в семье пекаря. «У них и своих забот полно, и я еще тут со своими несдержанными поклонниками. Еще знать бы, что с парнем-то сталось, выбрался хоть из леса живым…».

За семейным ужином Барг торжественно объявил, что завтра в Лосте будет ярмарка, а вечером пышный праздник, который устраивают торговцы из Карста. Купцам было разрешено проехать через земли Лостанов к большому Торжку у подножия горных склонов, окружающих Сумрачную долину.

Грейта заметно оживилась от этой новости, и Катя прекрасно поняла подругу, обычная жизнь в деревушке была не очень-то веселой, а тут что-то вроде всеобщей вечеринки намечается – сначала обновки и лакомства, затем музыка и танцы.

Катя даже попыталась выведать, нет ли у девушки кого-то из молодых мужчин на примете, но Грейта лишь густо краснела, опуская карие глаза пугливой косули.

– Скоро, скоро улетит наша пташка из родного гнезда, – вздыхала Арита, сматывая в клубок шерстяные нитки.

– Давно обещана внучка в Хортам, еще муж мой ладил обручение с семьей Громли.

Губы Грейты начинали мелко дрожать, щеки побледнели:

– Я не хочу уезжать так далеко от вас, бабушка, ведь до Хортама несколько дней пути! Не хочу жить в чужом доме, они… они будут меня обижать, я знаю…

Когда подруга залилась слезами, Катя совершенно растерялась:

«Да что же твориться! Уже с малых лет все за девчонку решили, она жениха и в глаза-то не видела, а вдруг он косой и рябой, и вообще, злыдень… Как с ним детей-то делать… Им же всем сразу потомство подавай, продолжение рода!

Нет уж, пусть лучше меня испорченной считают, зато никто с замужеством не полезет, как-нибудь одна перебьюсь, местных кавалеров надо за километр обегать. Двух слов связать не могут, ухаживать даже не пытаются, а сразу юбку задирают… Настоящее дичайшее Средневековье… Рыцари галантные только в сказках для маленьких девочек остались… Или всех драконы сожрали, не иначе».