Я думал, в реанимации Еся будет звать мать, учителя, кого-то знакомого, но она звала меня. Кричала мое имя, но чаще всего я слышал слово “Монстр”. Моя девочка повторяла его даже тогда, когда ее накачали успокоительными, чтобы ее давление пришло в норму.

Еся оказалась самой слабой рабыней из возможных, и это была моя огромная ошибка. Данте в этом плане оказался абсолютно прав. Это он должен был выбрать девушку, которая вынесла бы все.

Еся бы не выдержала, я уверен, она бы завалила аукцион либо еще по пути к нему, либо в первые минуты. Она боялась всего и признавала только мои руки. Подчинялась, да, она была покорной и милой, но только для меня, и это так не работало.

Мы боялись, что у Еси случится инсульт. Она ходила по самому лезвию, и я вместе с ней – это было опасно.

Это означало бы верную смерть для нас обоих, потому что Данте уже рыл землю, чтобы найти меня, и я не имел права так просто все испортить.На третьи сутки ее практически не прекращающихся истерик я не выдержал. Еся все время просыпалась и плакала, она не смирилась, и зайти я не мог. Я боялся сорваться и просто сгрести ее в охапку.

Тогда мне пришлось пойти на этот шаг. Мы делали так иногда на службе. Это спасало жизни, и я тоже хотел, чтобы Еся жила. Мы затерли ей память, искусственно поставили блоки, никакой амнезии у нее не было.

Каких-то двадцать минут, и моя осенняя девочка больше не помнит Монстра. Его нет, он исчез, так же как и ее страхи, и я хотел этого. Хотел, чтобы Еся не плакала, чтобы не боялась, чтобы не просыпалась от истерик.

Я хотел, чтобы моя девочка прекратила вздрагивать от каждого шороха и спрашивать постоянно об аукционе.

И это сработало. Ее состояние пришло в норму, показатели нормализовались, риск инсульта миновал. Давление перестало колебаться, Еся начала приходить в себя и прекратила эти жуткие истерики.

Она бы сошла с ума, черт, какой еще был у меня выбор?!

А после я увидел ее уже при выписке. Есе выдали фальшивые документы, я организовал ей полностью новую жизнь. Она начала жить, а я вернулся на службу. У меня не было ни сил, ни желания искать новую рабыню, мне нужна была пауза, и Данте был со мной согласен.

Нет, он не подозревал меня, я сделал все чисто, но я знал, что я все равно должен закончить начатое. Данте очень хотел этого, мы шли к этой цели десять лет, и я сам все запорол. Специально, чтобы она жила.

Жалею ли я об этом теперь, спустя год? Нет. Ни капли. Я ни о чем не желаю, потому что вижу, что Еся живет. Да, ее теперь зовут Николь, но она свободна. Она не рабыня, и у нее нет хозяина. Она живет обычной жизнью студентки, общается с друзьями, работает и учится. Это максимум, что я мог возместить ей после всего, что творил с ней, если бы не одно но.

Я скучал по ней. И ни служба, которая выжала меня как военного врача до капли, ни долг перед Данте не могли изменить этого. Я так скучал по Есе, что вернулся раньше, преждевременно разорвав контракт.

Тогда изначально мне казалось это идеальным планом. Данте все еще думал, что я на службе, а я… я мечтал. О ней. О своей жене, не фальшивой, нет. Нас и правда расписали заочно, так что Еся-Никки теперь моя законная жена, и я хочу этого. Впервые в жизни мне чего-то захотелось вне влияния Данте, и это была Еся.

Еся сказала мне как-то, чтобы я мечтал и жил, вот только в моих мечтах ничего не было, кроме нее.

Так появился Марат. До тошноты сахарный и правильный, добрый, нормальный мужчина (я читал характеристики среднестатистических мужчин).

Марат – это муж, которого Еся заслуживала, которого я бы хотел видеть рядом с ней. Так проще и ей, и мне. Без мрака, без боли и ее слез, на которые я больше не мог смотреть.