– Если бы не операция, ты не сказала бы, да? – спрашивает Муратов, выбираясь из автомобиля следующим.

Я стою к нему спиной и усиленно пытаюсь найти в сумочке ключи от квартиры. Неужели я потеряла их? Боже, где они могут быть?! Я точно помню, что бросала в задний кармашек. Есть!

– Нет, не сказала бы, – отвечаю, повернувшись к Андрею лицом.

Он злится и крепко сжимает челюсти, так сильно, что на них ходят желваки. Муратов хочет что-то сказать, хочет выплеснуть в мою сторону обидные слова, но наверняка бережёт их до того момента, когда придут официальные результаты.

– Возьми денег на первое время, – тянется к бумажнику Андрей.

– Мне они не нужны, – отвечаю, качая головой. – Пока ты не будешь уверен в том, что это действительно твой ребёнок.

Одновременно с тем, как захлопывается железная дверь, слышу его негромкое: «Сука».

Проходит три самых долгих дня в моей жизни. Я каждый вечер езжу на кладбище, гуляю по улицам города и даже прихожу к университету, где раньше училась. Правда встретиться с сокурсниками сил в себе не нахожу. Все они были свидетелями гибели Леры Муратовой.

В один из вечеров в тишине квартиры раздается трель мобильного телефона. Я вздрагиваю, когда вижу номер Андрея и дрожащими руками снимаю трубку.

– Слушаю.

– Нина, через час за тобой заедет водитель. 

Я отключаюсь и глубоко дышу, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. Результаты теста готовы, и нас с Андреем ожидает очень серьезный разговор.

5. Глава 4.

***

Когда я въезжаю на территорию особняка, в котором обитает Муратов, моё тело начинает прилично потряхивать от страха. Зачем Андрей позвал меня к себе? Почему не приехал сам? Почему не сказал результат по телефону? Я точно знаю, что этот ребёнок только его, но всё равно дрожу как осиновый лист в преддверии разговора. 

– Андрей Вячеславович ждёт вас у себя в кабинете на первом этаже, – произносит вежливо водитель, останавливая автомобиль.

– Хорошо, спасибо.

В этот момент малыш в животе начинает активно толкаться и копошиться, поэтому выбираюсь на улицу я с огромным трудом.

В доме так тихо, словно здесь никто не живёт. А ещё буквально всё напоминает о Лере. Я нечасто бывала у неё в гостях, но со щемящим сердцем вспоминаю, как мы сидели в гостиной и делали задание по предмету. Вернее, делала я. Лерка в этом ничегошеньки не понимала.

Страшно представить, что ощущает Андрей каждый день, возвращаясь сюда. Это похоже на мазохизм, сумасшествие. Он рвёт себе душу и сердце на мелкие ошмётки. Впрочем, возможно именно этого Муратов и добивается, наказывая себя и медленно убивая.

Я подхожу к кабинету Андрея и прислушиваюсь. За дверью полнейшая тишина. Пульс непривычно зашкаливает, в горле становится сухо. Хочется поскорее отсюда сбежать, но ясно одно, что это уже невозможно.

Я всё же надеюсь, что Муратов даст денег на операцию для нашего ребёнка после того, как увидит результаты теста. А дальше? Что нас ждёт дальше? Об этом мне только предстоит узнать.

Тихо стучу и слышу его резкое: «Войдите».

Толкнув дверь от себя, прохожу в кабинет, который освещает лишь настольная лампа.

Андрей сидит в кресле, откинувшись на высокую спинку. Чёрные волосы слегка растрёпаны, но ему так даже идёт. Рубашка расстёгнута на верхние пуговицы и оголяет смуглую кожу на груди. Рядом стоит бокал и початая бутылка с виски, а тёмные глаза Андрея с дьявольским блеском в зрачках заглядывают в мои. Я ёжусь и замираю посреди кабинета.

– Присядь, – произносит он сухо.

Шаги даются мне с огромным трудом, потому что Муратов откровенно пялится на мой округлый живот. Поверил? Принял? Осознал?