Алисия штурмовала телефон постоянными сообщениями. Волновалась. Наверное, из-за постоянной поддержки подруги все и шло так гладко. Один раз Мария звонила отцу. Рассказывала, как “работа”. Пришлось много обманывать. Очень много. В тот день она даже не поела, но демонстративно вымазала тарелку мясным соусом и специально оставила в раковине. Прокатило.

Лгать родным оказалось очень непросто и больно. Марию разрывало на части с каждой новой ложью. Отец восторгался ее успехами и постоянно повторял, что скучает и что он все исправит. Маша лишь грустно улыбалась и поглядывала за спину. Плакала тоже много.

Еще были ненависть и отвращение. Все эти эмоции девушка приписывала себе. Когда Сэм позвал ее в кабинет второй раз и приказал стать на колени, она думала, что её вырвет от отвращения, но оно не наступило. Марию переполняли похоть и возбуждение. Она, словно кошка, облизывалась при виде огромного члена, как будто это миска с молоком. И конечно же, Уильямс не забывал про их спор. Он творил с ее телом неимоверное. Гладил, щипал, щекотал, сжимал и поглаживал в тех местах, о которых Маша даже не подозревала. Кто бы мог подумать, что эрогенная зона может быть под лопатками?! От постоянного сексуального напряжения Мария и вовсе превратилась в одну сплошную эрогенную зону.

Еще Сэм любил свои игрушки. Маша ненавидела их. Опять-таки из-за отказа от поощрения. Перьевой стек стал ее личным адом. От зажимов на сосках Маша искусала губы в кровь, а колесо Вартенберга до сих пор снится ей в кошмарах. Но самым ужасным оказались колкие фразочки Уильямса. От его мыслей вслух Марию потряхивало знатно.

Тараня ее двумя пальцами, привязанную к Андреевскому кресту, он не переставал нашептывать на ушко разного рода пошлости. В подробностях рассказывал, как хочет ее взять. Куда и что засунуть. Что и где приласкать. В такие моменты Маша лишь судорожно глотала воздух и содрогалась под новой порцией ненавистных ласк.

Каждый раз он насмешливо бесил ее вопросом: “Да или нет?”

Отказываться становилось все тяжелее и тяжелее.

Но были вещи, которые Сэм никогда не позволял себе. Никаких поцелуев и вообще ласк языком. Этой работой полностью занималась Мария. Никакого члена. Врач не запретила половую связь, и прерванный половой акт никто не отменял, но Уильямс даже не пытался засунуть в Машу ничего, кроме своих пальцев. Она, конечно, радовалась такому ходу событий, но, как он и обещал, иногда хотелось выть и умолять быть оттраханной.

Практически каждый день она возвращалась в свою комнату, падала на кровать лицом в подушку и просто выла. То, что Сэм мог ее слышать, Марию не волновало. Она могла бы помочь себе тихонько в душе, однако этот цербер видел ее насквозь. Маска рабыни помогала в бытовых делах и при простых приказах, но в делах сексуальных все трещало по швам, как только он оказывался рядом.

В отличие от Марии Сэмуэль более или менее оставался довольным. Девочка не расстроила. Храбрилась, пыхтела как паровоз, выла в подушку, но не сдавалась. Демидова стала его личным вызовом. И чем сильнее она пыталась справиться с возбуждением, тем сильнее ему хотелось заставить ее сдаться. Однако что-то постоянно останавливало Уильямса. За две недели он успел привыкнуть к мелькающей голой заднице и постоянно сонному личику утром на кухне.

Про их вечера в кабинете Сэм вспоминал с особой нежностью. Ее рот творил чудеса. Кто бы мог подумать, что Мария окажется такой способной? Про вонючий стрип-клуб и губастых стриптизерш мужчина уже не вспоминал. А когда старый знакомый позвонил узнать про дату следующего визита, Сэм вежливо отказался, ведь теперь у него есть Мария.