Помотала головой и, опустив колени, плотно сжала ноги. Нечего заглядывать между ними!

— Все равно будет как я сказал, — заявили мне.

После подхватили подмышки и резко поставили на ноги. Одной рукой я прикрыла грудь, а второй тот участок тела, на который сексуальный во всех смыслах маньяк покушался с бритвой в руках.

— Не надо, — попросила, чуть не плача.

— Я не сделаю тебе больно, — пообещали мне. — Ну же, девочка, раздвинь ножки.

Что ж, пусть это будет возмездием за несоответствующее поведение. Нечего было залезать в чужую ванну и воровать пену. Теперь придется потерпеть. Зажмурилась, чтобы не смотреть на творящееся безобразие, и расставила ноги. Главное, чтобы не срезал чего-нибудь лишнего, тогда уж мне не придется ласкать себя.

Но Валентин Петрович и не думал поступать так жестоко.

Наоборот, его действия были мягкими, почти ласкающими. Он выдавил немного пены и аккуратно распределил по моим светлым кудряшкам, а после выверенными движениями снимал их, прядка за прядкой. И так ловко это получалось, как будто препод всю жизнь только этим и занимался. Покончив с бритьем, нанес на мою кожу лосьон, массирующе втирая в лишенные волос участки. А после как бы невзначай задел клитор, и тот немедленно отреагировал.

Я прикусила губу и открыла один глаз.

Валентин Петрович повел ладонями вдоль моих ног.

— Здесь оставим как есть, мне нравится. Бразильянки не бреют ноги, а обесцвечивают растительность. У тебя же и так светлые мягкие волоски. Почему ты постоянно носишь брюки и джинсы, Комарова? Преступление прятать такие длинные стройные ножки.

И много у него было бразильянок? Вопреки здравому смыслу я жутко ревновала.

— А между ног зачем брить? — спросила вместо этого, придирчиво осматривая лобок. Он был почти лысым, и лишь в середине тонкая полоска коротких светлых кудряшек — как стрелка, указывающая верное направление.

— Так удобнее ласкать, — сообщили неосведомленной мне. — Ты же не хочешь, чтобы я путался языком в твоих кудрях, верно?

Нервно вздохнула. Почувствовала, как новая жаркая волна прокатила по телу. Стоило только представить, как препод касается ртом моего сокровенного местечка, как все разумные мысли вылетели из головы.

Моим замешательством бессовестно воспользовались. Завернули в полотенце и, водрузив на плечо, уверенно понесли в сторону спальни. 

— Вообще-то я еще ни на что не соглашалась, — запротестовала с опозданием.

Получила легкий шлепок по попе и непререкаемое в ответ:

— Это будет небольшим авансом, Комарова. Открытым уроком.

Открытый урок начался с того, что меня зашвырнули на кровать. При этом полотенце распахнулось, бессовестно обнажая тело. Но когда я попыталась прикрыться, последовало непререкаемое:

— Не прячься от меня, Комарова. Это бесполезно.

Так и осталась лежать солдатиком, вытянув руки по швам и плотно сжав ноги. Как будто это могло помочь в самом-то деле.

— Мне больше нравится, когда вы зовете меня по имени, — напомнила, набравшись храбрости и чуточку наглости. Еще бы смелости отказать.

Или решимости согласиться на все…

Матрас пружинисто прогнулся, когда Валентин Петрович присел рядом и по-свойски погладил мое бедро.

— А мне больше нравится, когда мы на ты.

Не дав ответить, склонился и поцеловал. Поцеловал жестко, властно, как будто сминая вместе с губами последнее сопротивление. Под таким страстным напором я приоткрыла рот, позволяя языку Валентина исследовать его. В это время нежные, но настойчивые мужские руки обхватили грудь, потерли пальцами соски, которые тут же напряглись, превратившись в тугие горошинки. Мои ноги все еще были сжаты, но между ними становилось горячо и влажно.  И это жар стал разноситься по всему телу, которое вдруг перестало слушаться команд разума.