– Мы примем всё, что бы у тебя ни происходило! И поддержим! Тебе же есть чем поделиться?

– Ну-у-у... Сегодня я нарушила ПДД... И даже не заметила этого...

– Невероятный поворот сюжета! – хохотнула со своего места Ольга и быстро-быстро захлопала невинными глазками, когда строгий взгляд матери метнулся в её сторону.

– Бог с ним, с ПДД, – благосклонно махнула расслабленной кистью Наталья Михайловна. – Наверное, есть что-то гораздо более важное?

– Боюсь даже предположить, – медленно выдохнула Анфиса и стала водить пальцем по тёмной, отдающей бардовым столешнице.

– Наверное, это что-то касается твоей жизни. Вернее, другой стороны твоей жизни...

– Другой стороны? – девушка вопросительно посмотрела на Ольгу, но та лишь сильнее расплылась в улыбке.

– Я знаю, Лёша поступил с тобой по-свински, понимаю, как сильно это тебя ранило...

– Стесняюсь сказать, но прошло уже шесть лет и об этом человеке я вспоминаю только тогда, когда мне о нём говоришь ты.

– Прости, доча, просто мы все жутко волнуемся!

– Мам, да не тяни уже! – застонала Анфиса и уткнулась лбом в кухонный стол. Её мысли метались по черепной коробке бешеными молекулами и никак не хотели складываться в верную картинку.

– Нет, ты не думай, – вдруг выпрямилась мама и спрятала руки под пончо, – я тебя не тороплю! К этому нужно прийти самой! Я читала в интернете.

– Да к чему прийти?! Ты можешь по-человечески сказать, что происходит у тебя под тюрбаном?

– А происходит там самая настоящая и искренняя любовь матери, полное принятие всех твоих странностей и увлечений!

– Всё, хватит, – Анфиса поднялась, но не успела сбежать, как цепкие пальцы матери обвились вокруг тонкого запястья.

– Сядь, – ударил приказной тон.

– Пять минут, мам. И если ты так ничего и не скажешь, я уйду наверх.

– А что ты там будешь делать? Тебе кто-то должен позвонить? – оживилась женщина, точно нащупала нечто важное.

– Нет, никто мне звонить не должен.

С лестницы донеслись новые шаги, и Анфиса с надеждой повернулась – должен же хоть кто-то в этом доме встать на её сторону?!

Неторопливо спустился отец – в клетчатой пижаме и босой. Он удивился творившемуся ранним утром на кухне, почесал голову, которая давно избавилась от редких волос, и подошёл к Анфисе.

– Привет, дочур, – Борис Михайлович чмокнул девушку в макушку и, совершенно не обращая внимания на стихшие разговоры, полез в холодильник. – Как добралась? Привыкла уже за рулём?

– Какой руль, Боря! – воскликнула возмущённая Наталья. – Мы разговариваем о важном, а ты мешаешь!

– Да, пап, мы о важном разговариваем, – недовольно согласилась Анфиса, – вот только я никак не могу понять, о чём!

– М-м-м, – ответил отец и вытащил варёную колбасу. Он отрезал толстенный ломоть белого хлеба, сопровождая все свои действия безмятежным голосом «пу-пу-пу, пу-пу-пу», и уселся за стол напротив рассерженной жены.

– Пока твой отец набивает своё безразличное нутро, – отрезала Наталья Михайловна, – я всё-таки повторю! Мы, доча, очень тебя любим и желаем только добра! Я хочу, чтобы ты знала, ты здесь, в кругу семьи, в полной безопасности...

– Пап, хоть ты можешь мне сказать, что происходит? – попросила Анфиса.

– А пвоифходит тут, дочув, повный аут! – с набитым ртом ответил тот.

– Боря! – Наталья Михайловна стукнула ладонями о стол с таким невероятным грохотом, что мужчина едва не поперхнулся. – Мы же договаривались, что ничего не будем говорить первыми! Девочка сама должна решиться на этот шаг!

Алая краска растеклась по всё ещё красивому лицу женщины, и уже никто не мог сказать, что её терзает страшная мука, ведь теперь боль и страдания собиралась причинять она сама.