Она мне говорит взглядом:

«Ты с ума сошла, дочка?! Такой мужчина! Да за него надо хвататься двумя руками, а не выгонять!»

А я пучу зенки и отвечаю:

«Да он кобель! Сдался он нам?! Поматросит и бросит! А у меня карьера! Завуч — это же “учитель учителей”! Я должна заниматься контролем за учебно-воспитательным процессом, а не поить дамских угодников чаем с конфетами!»

Мама побеждает. И, выхватив у меня чашку, ставит её на блюдце перед Ткаченко.

— Благодарю. Я могу воспользоваться вашим санитарным узлом? — спрашивает он у Натальи Викторовны, а не у меня.

Та его даже провожает, включая свет, показывая полотенца и мыло. Хотя он там уже был и лапал мою зубную щетку. Кстати, надо не забыть обдать её кипятком после этого.

Подталкивая маму гипсом, выпихиваю её обратно на кухню:

— Ткаченко — отец Костика, сына Майки! — шепчу я прямо в лицо матери, применяю тяжёлую артиллерию.

Мама смотрит прямо на меня, затем спокойно выключает чайник. Размышляя, льёт кипяток в заварник, снова поправляет сползшие на нос очки. Лезет за конфетами. Распаковав птичье молоко, выкидывает целлофан в урну.

— Это всё усложняет, — согласно кивает. — У неё есть доказательства?

— Мама, какие доказательства? Он её узнал, они ещё посмеялись, что не надо было в папином кабинете.

— Что не надо было? Ты узнала, о чём конкретно они говорили? — шепчет мама.

Самое интересное, что нам с ней для чаепития мама ставит обычные ежедневные кружки, как бы спасая лучший сервиз от коричневых чайных разводов.

Проявив непослушание, беру чашку из набора. Какому-то Ткаченко, значит, золотая каёмочка, а мне — мишка, летящий на красном шарике?

— Я тоже хочу красивую чашку.

— Обойдёшься, Ульяна, не капризничай, — отбирает мама и ставит красоту на место.

Надувшись, сыплю себе сахар в старую слегка поцарапанную кружку.

Слышно, что доктор смывает воду.

— В любом случае моя подруга в него влюблена, а это, сама понимаешь, табу!

— Я тоже была влюблена в Фредди Меркьюри в молодости, и что, остальным женщинам нельзя было на него смотреть?

— Это не то же самое, мама! — морщусь, скривившись.

— Почему? Почему она столько лет молчала? Насколько я помню, её сыну лет семь, не меньше. Увидела красивого успешного мужика, с которым бумажки дыроколила в папином кабинете, и, дабы убрать тебя из прямых конкуренток, придумала, что у них общий ребёнок. Пока тест ДНК не увижу, в жизни не поверю! — продолжает шептать. И раз — кулаком так по столу!

— Тебе надо было следователем в прокуратуре работать, а не преподавать в изостудии. — Двумя здоровыми пальцами вытираю лицо. — Аж заплевала меня от негодования.

Дальше мы резко замираем.

— О чём шепчетесь, красавицы? — Возвращается доктор на кухню.

— О том, каким автобусом вам лучше в центр поехать, Константин Леонидович. С восьми здесь весь транспорт ходит очень регулярно, так что проблем у вас не будет, — широко ему улыбаюсь.

— Ха, — усмехается доктор и садится на своё место.

Так и не застегнув рубашку. Меня это отчего-то очень нервирует.

14. Глава 14

— Ну ладно, мне пора! — Неожиданно резко бросает нас с Ткаченко мама, заканчивая чаепитие и оставляя всю посуду на столе.

— А кто мне убрать поможет? — возмущаюсь я, глядя на то, как родительница натягивает туфли в коридоре.

В этот момент доктор Ткаченко тоже поднимается с места.

— Я помогу, Ульяна Сергеевна, не волнуйтесь, — и смотрит на меня, как кот на сметану, почти что облизываясь.

О да! Он поможет! Он сейчас так поможет, что я останусь, как подруга — с ребёнком на руках. Хорошо, что, когда он уснул, я сняла то кружевное безумие и надела скромную белую домашнюю маечку и серые хлопчатые штаны. Но рядом с доктором Зло даже эта одежда кажется распутной.