А сама полезла проверять начало документа, боясь, что написанное из последних сил под занудный голос местного современного писателя кануло в бездну в неравной борьбе с хронической усталостью и недосыпом.

- Настя, - в который раз то ли повторил, то ли простонал собеседник. – у меня просто уже не осталось цензурных слов.

- Ник, - кинула на него тяжелый взгляд Анастасия. – Сделай мне кофе, и я снова буду похожа на человека.

- Чтобы ты стала похожа на человека, тебе надо всю зиму спать, как медведю грызли, - огрызнулся Никита, но к кофемашине направился. – Ты какого хрена здесь ночуешь? Почему не пошла домой?

- Мне здесь легче работается, - пожала плечами Настя. – Вот я и увлеклась вчера…немного.

- Твое немного отпечаталось всеми буквами алфавита на твоем лице, - хмыкнул редактор, притаскивая ей огромную кружку с кофе. Уселся на соседний стул, подперев подбородок ладошками и, рассматривая подчиненную как заботливая бабушка, с какой-то тоской спросил. – Вот что мне с тобой делать, Строганова?

Самый простой, легкий и быстрый вариант – вышвырнуть в окно с десятого этажа. Но озвучивать его Анастасия не стала. Знала, что Никита не оценит. Еще и нарвется на часовую нотацию. Кстати, а он-то что делает на работе в семь утра?

- Нииик, - протянула девушка. – Солнце мое ледяное… Ты сам-то что делаешь здесь в такое время?

Никита Гончаров почему-то смутился, покраснел, затем поджал губы и недовольно выдал:

- Тебя бужу. Прежде, чем ты опозоришься перед всей редакцией. Трудоголичка хренова.

Это было забавно – слушать обвинения в порыве трудолюбия от собственного начальника. Но Анастасия даже возразить ничего не могла. Да, трудоголик. Не потому что до безумия любит собственную работу, нет. Просто так легче не думать. Когда ты постоянно чем-то занят, все сомнения и муки совести остаются где-то за бортом во время штурма. На них просто нет времени. А потом, когда доводишь себя до изнеможения и возвращаешься домой, нет и сил. К сожалению, это был единственный способ, которым она и спасалась последние пять лет.

Вот только Никите об этом не расскажешь – не поймет. Еще и по голове настучит той самой клавиатурой, на которой она сегодня так сладко уснула, чтобы всякую дурь нести перестала. Начальник все-таки у нее замечательный. Хотя за эти три года стал уже больше, чем боссом, - другом, который не раз и не два выручал ее в тяжелых ситуациях. И, что самое приятное, не знал о ее прошлом.

В восемнадцать лет очень легко ошибиться. Легко наделать глупостей. Вообразить себя героиней, совершить отчаянно-благородный поступок, даже не представляя, к каким последствиям это может привести. А потом осознать, как от твоего выбора страдают близкие тебе люди, увидеть мокрые глаза любимой мамы, окаменевшее лицо отца и побледневшего брата… Время проходит, но такое не забывается. И не прощается. Нет, не другими. Собой.

- Настенка, не выпадай из реальности, - щелкнул ее по носу Никита. – А еще лучше шуруй-ка ты домой, сегодня поработаешь на фрилансе. Вечером пришлешь очерк о нашем гении всех времен, я тебе, если что, по почте правки скину. До выпуска у нас еще несколько дней есть, согласовать материал ты, думаю, успеешь. А кроме него у тебя вроде только рецензия на нового «Овода» осталась? Ты на него сходила, кстати?

- Завтра пойду, - призналась Настя. – Не успела.

Точнее не захотела. Спектакль шел еще вчера, вот только идти на него было не лучшим вариантом. Слишком хорошо знала, что в этот день в голову полезут всякие…глупые мысли. Особенно во время спектакля, заставлявшего о многом задуматься. Лучше уж довести себя до изнеможения писателем, зато не видеть кошмаров. Даже забавно, что на клавиатуре ей впервые за несколько лет спокойно спалось. Хотя ничего удивительного – за последние трое суток она спала в общей сумме шесть часов.