— За молодых! — радостно кричит Игорь Евгеньевич, и Карим быстренько разливает коньяк в стопки. Мама подмигивает мне и улыбается.

    Я глупо улыбаюсь в ответ и тянусь за четвертым бокалом шампанского от проходящего мимо официанта.  Сегодня я напьюсь. Это даже не обсуждается.

    Во дворе становится совсем темно, и в траве зажигаются разноцветные фонарики. Совсем как в нашем старом доме, когда я была еще маленькой, и когда был жив папа. Воспоминания, подогретые шампанским, заставляют испытывать невыносимое напряжение. Мне плохо. Очень.

    Время тянется бесконечно долго. Матвей пытается со мной говорить, но у нас почти нет общих тем для разговора, а я не поддерживаю его неудачные попытки меня заинтересовать. Он начинает раздражаться, постукивает пальцами по столику, я же продолжаю медленно цедить шампанское, постепенно приближаясь к своей цели отключиться от причиняющей боль реальности.

    Увы, коварное шампанское заставляет меня испытывать не только опьянение, но и тошноту.

— Мне надо в ванную, — криво улыбаюсь я Матвею, поднимаюсь из-за столика и о, ужас, спотыкаюсь о ступеньку, ведущую к дорожке от бассейна к дому. Мне не удается удержать равновесие, я растягиваюсь на ступенях и конечно привлекаю всеобщее внимание.

    Ко мне спешат Матвей, мама, тетя Кора, кто-то из гостей пытается помочь мне подняться, но я почему-то не могу встать. Цель достигнута – шампанское парализует мой мозг, и я больше не контролирую свое поведение.

     Мне удается подняться, но вместо того, чтобы уйти в дом, я, балансируя, забираюсь на сцену. Вырываю у липкого ведущего микрофон, и у меня начинается истерика.

    Я кричу, что я всех ненавижу. Что эти разноцветные фонарики, мелькающие в траве, Карим приказал включить специально, только для того, чтобы освежить мои воспоминания о собственном отце, и что это очень подло, вот так вывести меня из равновесия в мой день рождения.

     Что я не вещь, и моим расположением нельзя торговать. Я кричу что-то еще и давлюсь рыданиями. Тетя Кора и мама с ужасом пытаются отнять у меня микрофон и стащить со сцены, но я упорно продолжаю реветь и орать, что я ненавижу Карима.  

     Гости шокированы. Они молча взирают на мою пьяную истерику. Матвей стоит у сцены, беспомощно разводя руками. Он выглядит, словно побитая собака, которая не знает, как себя вести.

    Наконец тете Коре удается вырвать у меня микрофон, и он летит в бассейн.  Мама и тетя волокут меня вниз, и мы втроем упираемся в Карима.

    Он стоит перед нами, словно каменное изваяние. Его лицо перекошено от ярости и гнева. Мама и тетя испуганно замирают перед ним.

— Карим, я… я жутко извиняюсь за Кристину… — сглатывая ком, бормочет мама.

— Вон! — приказывает отчим, испепеляя нас ледяным взглядом. — Все трое вон из моего дома! Чтобы ноги вашей здесь больше не было!.. А ты, — он хватает маму за горло, — ты отдашь мне все, что я заплатил за твоего мужа. Все, до копейки.

— Карим, я… я не смогу тебе отдать так много денег… у меня их просто нет… — глотая слезы, шепчет мама.

— Надо было думать раньше! — он отталкивает ее от себя и резким жестом указывает нам на железные автоматические ворота. — Я заберу у тебя все права на твои книги! А теперь пошли вон из моего дома!

     Тетя и мама крепко держат меня под руки и стараются быстро пройти мимо гостей. Все смотрят на нас с отвращением и жутким презрением. На мое счастье, Матвей за нами не бежит следом. Но какова цена моей пьяной свободы? Похоже, своей глупой выходкой я подписала маме приговор.