Салливан с силой потянул ручку двери, со скрипом приоткрыл ее буквально на несколько сантиметров и отпустил. Дверь захлопнулась.

Он помрачнел. Странно, что здесь не принято запирать двери. Отступив на пару шагов от лестницы, он осмотрел дом.

– Она на заднем дворе. Сара сильно запустила ревень.

Салливан вздрогнул. Его бдительность была усыплена настолько, что он не заметил, что за каждым его движением следит соседка. Она была похожа на сморщенного седого гнома, прятавшегося в огромном деревянном кресле. Ее живые черные глаза смотрели на него скорее с интересом, чем с подозрением.

– Вы тот новый полицейский, – сказала она.

Так он, значит, не был незнакомцем. В маленьком городке анонимности быть не может. Он кивнул, до сих пор немного ошеломленный тем, что люди автоматически доверяли ему только потому, что он был новым районным полицейским.

В Детройте в девяти случаях из десяти встречалась совершенно обратная реакция, по крайней мере в тех сложных районах, где он работал.

– Доброе дело вы сделали с этой собакой.

Хоть где-нибудь на земле есть человек, который еще не знает об этом? Если бы она только догадывалась, сколько раз с тех пор он думал, что нужно было оставить эту тварь в потоке бушующей реки, вместо того чтобы прыгать за ней.

Он вспомнил, как потом она терлась об него, пока он лежал на берегу реки, хватая ртом воздух. Насквозь промокший щенок улегся на его груди прямо над сердцем, скуля и облизывая его.

Салливан на самом деле не хотел гибели щенка. И не хотел, чтобы этот человек с мобильным телефоном снял и выложил в Интернет, как он прыгнул в бушующую реку Кеттл. Такое ощущение, будто весь мир посмотрел запись.

– Как собака? – спросила она.

– Все еще у ветеринара, – ответил он, – но с ней все будет в порядке.

– Хозяин еще не объявился?

– Нет.

– Что ж, я уверена, что люди в очередь выстроятся, чтобы забрать ее себе, если хозяин не отзовется.

– О да, – согласился он.

Теперь отделение полиции Кеттлбэнда ежедневно получало дюжины звонков по поводу этой собаки.

Салливан прошел по узкой бетонной дорожке, которая вела в проход между домами. Далее тропинка расширялась и вела на длинный, узкий задний двор. Другого слова, кроме как «очаровательный», ему не пришло в голову.

На мгновение он остановился, вдыхая эти ароматы: листья, будто натертые воском, вековые деревья, изогнутые клумбы цветов. Создавалось впечатление, будто входишь в чье-то личное убежище. Или какое-то священное место.

Салливан снова фыркнул, чувствуя себя немного неловко.

И вот теперь он увидел ее. Она сидела на корточках около ограды с буйно растущими цветами, листья которых были величиной с ухо слона. Она была полностью поглощена своим занятием – обрыванием тонких красных стеблей этих крупнолистных растений. Это, наверное, тот самый ревень, о котором упомянула соседка.

Возле нее уже лежала кипа этих стеблей. Тень от широкополой шляпы скрывала ее глаза, а свет падал на рот, освещая прикушенный от усердия язык.

На ней была бесформенная майка в цветочек и белые шорты, испачканные землей. От изящных очертаний ее длинных ног, уже слегка загорелых, у него перехватило дыхание.

Он наблюдал за тем, как она энергично обрывала одно из растений. Как только стебель отделился от земли, она почти катапультировала его за спину. Когда она выпрямилась, то неожиданно замерла, будто почувствовав, что рядом кто-то есть.

Не поднимаясь, она медленно повернулась на пятках, слегка недоуменно наклонила голову и посмотрела на него, возможно, даже слегка расстроенная, что ее застали врасплох за такой работой.