Колосов собирался успеть сегодня многое, а не сделал ничего. Когда Тоня ушла, он поперелистывал страницы срочных документов на экране компьютера, пока не понял, что буквы не складываются в слова, а слова в фразы. Он попытался читать заново, но не смог, так и сидел, тупо уставившись в комп.

Почему-то он был уверен, что Тоня всегда будет рядом. Собственно, он никогда об этом не задумывался, просто она давно стала частью его жизни, такой же неотъемлемой, как Ася и мать.

На самом деле Тоня ему ближе и Аси и матери, наверное, потому, что намного умнее его жены, и видел ее он гораздо чаще, чем мать. Странно, что раньше он этого не понимал. Впрочем, раньше он об этом никогда не думал.

Колосов нагнулся, выключил компьютер, посмотрел в окно, за которым стояла глубокая ночь. Он не представлял, как будет жить без Тони. Что он станет делать, если после очередной Аськиной выходки не заглянет в спокойные Тонины глаза?

Жена обижалась невесть на что подолгу, плакала, с ним не разговаривала, а он, как правило, не мог понять, чем так ее расстроил, терялся и чувствовал себя абсолютно убитым. С Тоней он никогда о своих проблемах не разговаривал, но она, как ему казалось, все понимала, его убитый вид замечала, легко шутила, и он постепенно обретал равновесие.

Заперев кабинет и сбежав по лестнице вниз, Колосов попрощался с охранниками, вышел на грязный, посыпанный какой-то дрянью асфальт и двинулся в сторону метро. Ехать до института было всего одну остановку, он почти никогда не приезжал на машине, только когда планировал после работы ехать на дачу. Машина месяцами стояла у подъезда без дела. Иногда Ася на ней ездила, но на метро всегда получалось быстрее и надежнее, тем более что жили они почти в центре. Колосов пытался думать о машине, а думал о Тоне. О том, как будет без нее жить.

Жить без Тони не хотелось совсем.

Лезть в подземку Колосов не стал, прошел мимо по направлению к дому, потом передумал, повернулся и направился в ресторан, расположенный рядом со станцией метро. К счастью, в ресторане было совсем тихо, и никто не мешал ему думать. Колосов устроился у окна, смотрел на сверкающую огнями шумную улицу, пил принесенную официантом водку, ковырял мясо и совсем не знал, что теперь делать.

Домой он пошел пешком. Было холодно, на улицах почти не оказалось прохожих. Стоял непривычно морозный декабрь, холодом и постоянной темнотищей создающий иллюзию надвигающейся вселенской катастрофы.

Ему повезло, Аси дома не оказалось, не пришлось с ней о чем-то говорить, что-то объяснять, уговаривать и оправдываться. Он зажег в прихожей свет, снял пуховик, повесил на плечики пиджак и улегся на диван, понимая, что мнет брюки. Вообще диван был Асиным «местом», здесь она читала, делала эскизы, жевала яблоки, складывая огрызки в стоявшее на полу блюдечко. Когда-то Колосов любил усесться ей в ноги, обнимал худенькие колени и считал себя счастливейшим человеком.

Впрочем, он и был тогда счастливейшим человеком, он каждый день видел Тоню и ни минуты не сомневался в незыблемости собственного мира. Правда, чувство незыблемости ему давала бывшая сокурсница, а вовсе не жена, но он тогда над этим не задумывался.

Он вообще не отдавал себе отчета до сегодняшнего вечера, что для него значит Тоня.

Кажется, он задремал, потому что звонкий Асин голос раздался неожиданно и застал его врасплох.

– Мить, ты давно пришел?

– Не очень.

Митей, кроме жены, его не звал никто. Этот «Митя» очень не нравился матери, Колосов подозревал, что именно поэтому жена так его и зовет. Свекровь и невестка друг друга, мягко говоря, недолюбливали.