— Князев, наконец! — вскричала она из операционной, являя мне обе руки в крови по локоть. — Где тебя черти носят?!

Я пропускал это мимо ушей, мельком отмечая, что голос ее дрожит больше обычного. Влетев в униформу, я вымыл руки и бросился в операционную.

— Пациентка, человек, двадцать три года, рваные раны от зубов на плече, шее, …

— Я вижу, — выдохнул я, оглядываясь. Весь пол был залит кровью — они пытались вливать в нее больше, чем она теряла. — Что по сердцу?

— Надо исключить тампонаду! Осколок ребра где-то рядом! — Ива шила артерию на шее, которая являлась сейчас самой большой проблемой, травматолог закрывал рану на бедре.

— У нее внутреннее кровотечение, — сообщил я машинально, берясь за скальпель.

— Не пи… — заикнулась было Ива, как приборы взвыли.

Она громко выругалась, а я холодно констатировал:

— Фибрилляцию! Делаю торакотомию. Готовьте расширитель.

— Нужно еще пять пакетов крови! Первая положительная! Вливать струйно!

— Остановка сердца!

Ну а дальше руки действовали сами. Источник кровотечения не пришлось искать долго — ребро травмировало легкое, оттуда и хлестало. Я перекрыл источник одной рукой и взялся за открытую сердечно-легочную реанимацию. И все замерло: время, воздух, звуки… Одна лишь линия на датчике сердечных сокращений истошно орала на одной ноте. Но никакой злости, ни единого неверного движения и лишнего вдоха… Никакого мысленного «давай!»

— Есть пульс, — как всегда опередил я прибор на долю секунды, и монитор отреагировал на запуск сердца. — Синусовый ритм.

Ива рядом отчетливо выдохнула, и я взялся за кровотечение…

Я вырос в этом подвале, знал его как свои пять пальцев, но каждый раз будто наступал себе на горло, приходя сюда. Вроде бы и чувствительность мне отшибло напрочь за годы, которые я купался тут в крови, но от ее запаха временами мутило.

Сигаретный дым своеобразно оттенял горечь, неизменно остававшуюся после любой операции вместе с кучей вопросов: выживет ли пациент в ближайшие сутки? как пройдет реабилитация? если поправится, найдет ли в себе силы жить дальше?

Я глубоко затянулся и устало откинулся затылком на холодную кирпичную стенку.

— Вот ты знаешь, когда нужно остановиться, — хрипло выдавила Ива, ежась в форменном пуховике рядом. На улице было холодно, но ее лоб все еще блестел от пота. Светлые волосы выбились облепили виски и скулы. — Но не умеешь остановить других.

— Только тебя, — поправил ее и снова затянулся. — Я не могу остановить тебя.

— Игорь, — вздернула она губу. — Ну какого ж черта? Ты же знал! Ты же как этот бог смерти — всегда знаешь, кого не можешь вытащить…

— Без тебя я бы гробил пациентов еще до вскрытия грудной клетки, Ива.

— Ну как ты можешь быть таким спокойным? — всхлипнула она и прижалась к моему плечу щекой.

А я уткнулся носом в ее висок, прикрывая глаза. Иве не нужен был ответ. Ей нужно было просто иметь возможность кому-то показать, как ей тяжело.

Потому что заведующему отделением хирургии особо некому жаловаться.

Я же, видимо, слишком напряженно выдохнул очередную порцию дыма, потому что Ива тихо сообщила:

— Его пристрелили при изъятии девушки.

Мне нельзя было интересоваться, кто виновен в том, что мы снова собирали девушку по кускам, решая, скольких кусков она лишится. Один шаг в сторону партнера пациентки — и мне наденут намордник с наручниками и отправят оперировать заключенных. И связи никакие не помогут. Больше не помогут. Я исчерпал их ресурс, когда убил одного такого ублюдка прямо на глазах всего персонала…

— Повезло, что ты был недалеко, — прошептала Ива. — Спасибо, что приехал.