Нет сил торчать в этом отеле, и я, взяв пиджак, вылетаю из кабинета.

Что она там говорила, что я забрал весь воздух? Не знаю, как она это ощущает, но у меня болят легкие, от того, что здесь везде она. Ее запах. Мне кажется в каждом уголке “Сан-Мартин” Соня, даже тогда, когда ее нет на работе.

Мне потребовалась неделя, чтобы дома прийти в чувства, немного остыть и дать себе возможность рационально мыслить.

Я провел это время в работе, а потом с семьей, и стало немного легче, но стоило снова переступить порог этого заведения, как по моей голове будто шандарахнули. А Соня сегодня еще более красива и естественна, правда я не мог не обратить внимания, что вид у нее, какой-то болезненный.

Впрочем, это не удивительно. Она всегда была слишком бледной, слишком худой. Низкий гемоглобин, или что-то типа того.

Когда мы с ней только познакомились, мне постоянно хотелось ее накормить, София была настолько хрупкой, что я только и делал, что пичкал ее углеводами.

Она болела — я покупал витамины и лекарства. Она недоедала — я скупал хорошие калорийные продукты и привозил ей.

Когда мы начали жить вместе, контролировать ее приемы пищи стало в разы легче, чему я был несказанно рад. Я был вообще на седьмом небе от счастья, когда мы съехались.

Во-первых это было удобно, а когда тело в буквальном смысле пылает от чувств, то ты на многое пойдешь, лишь бы объект этих чувств был рядом.

Во-вторых, я беспокоился о ней: они с матерью жили в довольно небезопасном районе, и я не всегда успевал забрать свою девушку со второй смены универа. Мне было намного спокойней, когда она засыпала и просыпалась у меня под боком.

Вообще, стоит признать, что когда она была рядом, ее запах или голос, или все вместе, проводили какие-то манипуляции, и на свой буйный характер, я находил успокоение.

Ну, и в-третьих, меня просто ненавидела Сонина мама. Наши отношения она не приняла, и я до сих пор не могу понять: почему?

С первого и до последнего дня, Диана Юрьевна уничтожала меня глазами, постоянно задавала неудобные вопросы, и однажды, даже запретила мне приезжать к ним домой. Не то чтобы для меня это было принципиально важно, но я любил Соню и собирался вообще-то на ней жениться, а плохие отношения с будущей тещей, явно не способствовали нормальному климату в семье.

В день, когда Соня попала в больницу, Диана высказала мне все, что обо мне думает, и неоднократно упомянула, что я принес им только горе и страдания, и слава Богу, что появился Женя, который смог спасти ее дочь. Спасти, мать вашу! Отчего? От моей любви? От моей заботы?

Я так разозлился тогда, что даже не помню, что на это все ответил. Было больно. Но уйти просто так, все равно не смог, особенно, когда узнал, что Жека не выжил в той аварии и спасать дальше уже было некому, как и оплачивать лечение моей любимой девушки.

Я хотел получить ответы. Хотел чтобы она мне в лицо все сказала, как было и с чего, черт возьми, все началось. Видеть ее в реанимации было больно, и эта картина мне потом долго снилась, но я все равно был с ней. Не мог ее бросить.

Лежа на больничной койке, с этими всеми трубками и капельницами, Соня была такой маленькой и беззащитной, что сжималось сердце. Я наступил себе на гордость и ждал, когда она поправится. Пока Диана не добила меня окончательно и не сказала, что у Сони с Женей все было настолько серьезно, что Соня была даже беременна.

От него.

Срок был слишком маленьким, а меня больше месяца не было в стране, это просто не мог быть мой ребенок.

Вот тут, я практически слетел с катушек. Это был конец. Я не мог понять, как она могла, не мог дышать нормально от этой чертовой правды. Другого выхода, кроме как расстаться, и уехать, я не видел. А что нужно было ловить? Унижаться? Рядом находиться было трудно и болезненно. В той палате было двое больных.