Я точно сплю. Я ощущаю это каким-то задним умом, прагматичным, который даже особенно не осознает, кому принадлежат эти руки. Неважно. Это все неважно. Будильник, заткнись, сделай милость…

Не хочу, не хочу, чтобы это заканчивалось или обрывалось. Хочу лишь стонать: «Дальше, дальше, давай дальше», – только во сне я не особенно разговорчива, язык кажется таким ватным, тяжелым… Ну и плевать на него!

Я не владею техникой осознанных сновидений. Спасибо, что в этом сне я хоть не лежу бревнышком, а гнусь лозой в руках своего композитора. И ничего, что в моих заплывах я беру долгие перерывы, я очень даже в форме, могу дать мастер-класс хоть сейчас. Наверное, именно для этой цели я с тихим стоном изнеможения выгибаюсь, стремясь поплотнее прижаться к влажной коже моего партнера.

Какой же это по счету акт в нашей дивной пьесе? Второй? Третий? И когда у нас планируется переход к кульминации?

Все это время я прожаривалась, не раскрывая глаз. Почему-то мне так хотелось. Это логика сна, с неё спрос маленький.

И вот именно в эту минуту я решаюсь все-таки полюбоваться на него, на моего композитора. Да и не только полюбоваться, поторопить – в конце концов, сколько можно меня мучить? Я тут уже в стадии прожарки «well done»: еще чуть-чуть – и начну обугливаться. Тем более, что это так вкусно – потянуться к нему, наслаждаясь тяжестью мужского тела, со вкусом куснуть за мочку ближайшего уха, скользнуть щекой по едва шершавой скуле, подставить губы для законного поцелуя – мне срочно нужен хоть один, иначе я засохну на корню. А потом наконец распахнуть глаза, чтобы встретить наконец его прямой взгляд, утонуть в бездонном, беспощадном… ультрамарине!

Этот цвет – как холодный душ, как мое стоп-слово, то самое, после которого мозг будто встряхивает мое тело ударом электрошока, заставляя в срочном порядке эвакуироваться из этого сна. И проснуться!

Я застаю себя в сумрачной, предрассветной комнате, сидящей на кровати и стискивающей одеяло с такой силой, что на колене под ним совершенно точно останутся синие отпечатки моих пальцев.

И я даже не знаю, от чего именно сильнее встают дыбом волосы на моем затылке – от бешенства или от ужаса.

Мне приснился не кто-нибудь – не Ник, не Брэд Питт, и не какой-нибудь случайный рандомный непонятный мужик, к которому у дедушки Фрейда не возникло бы никаких вопросов.

Господи, Ветров… А уж в мои-то сны ты как влезть умудрился?

Рядом, повернувшись спинкой ко мне и как всегда во время сна сбросив одеяло, успокаивающе сопит Маруська.

Обычно этого умиротворяющего сопения мне хватает, чтобы унять бешеное сердцебиение от наснившейся с нервяка хтони и снова уснуть. На крайний случай есть радикальный метод: лечь поближе к плюшке, ткнуться носом в её темные растрепанные косички, которые она всегда просит заплести ей на ночь, закрыть глаза и начать считать её тихие выдохи. Это всегда успокаивает.

Не сейчас.

Справедливости ради, мне и Ветров давно не снился. Очень давно. Или я так хорошо постаралась эти "встречи" забыть…

Я лежу и таращусь в темноту, и мой счет постоянно сбивает скачущее в груди сердце.

Бесит.

Бесит, бесит, бесит.

Все бесит.

Какая жалость, что явление в эротических снах не канает за домогательство. Ух, я бы накатала на этого мудака заявление…

Ну, нет, не накатала бы, конечно, – в таких вещах признаваться ему? Да ни за что на свете! Пускай сначала он облезет и неровно обрастет. Чешуей. Золотой, в серебряную полосочку!

От бешенства по-прежнему трясет изнутри.

Нет, я понимаю, что это все какие-то нюансы моего мышления, побочка позавчерашнего «разговора» с этим, понимаю, что это все заряд адреналина, снова ударивший меня в самое неожиданное место, да еще и губами Ветрова. А еще я прекрасно знаю, что позвонить и наорать на него – это самое идиотское, что я сейчас могу сделать, но как же хочется сделать именно так. Сон еще не отпустил до конца, и в сонной логике кажется, что это проканает, и больше я этого мудака в своих снах не встречу совсем, ни в каких, а уж в эротических – тем более, но…