Снова злюсь сам на себя и отворачиваюсь.

Тут реально дубак, меня только и греет, что мысли о скорой отжарке этой строптивой шлюшки.

Но… место для её наказания нужно подготовить.

Складываю дрова в камин, разжигаю огонь. Поленья хорошо просохли и быстро разгораются. Хижина наполняется приятным запахом горящего дерева, а расставленные Беловой свечи добавляют грёбаного романтизма.

Когда заканчиваю возиться с камином, моя подчинённая робко ставит передо мной тарелку со скромными запасами и жестяную кружку с бухлом.

Смотрю на неё снизу вверх и поудобнее усаживаюсь на пушистой шкуре неизвестного убиенного ещё при Горбачёве трофее дедовской охоты.

Лена неловко переминается с ноги на ногу, закусывает свои милые пухлые губёшки, что уже успели приобрести здоровый розовый оттенок и внезапно шепчет:

— Спасибо вам, Дмитрий Викторович.

— За что? - иронично приподнимаю бровь и отхлёбываю вискарь. Адское пойло, но для согрева сойдёт. - Неужели я сделал для тебя нечто заслуживающее благодарности?

Белова краснеет. Её щёки загораются смущением и становятся почти такими же красными, как и тогда, на морозе.

Внутри ворочается что-то неуловимо приятное. То ли выпивка действует быстрее на голодный желудок, то ли… нет, мне реально нравится видеть, как она смущается. Совсем по-детски выходит. Чисто. Будто бы без фальши.

— За то, что спасли меня от смерти, - смотрит мне прямо в глаза.

Жду, что добавит ещё что-то, или, может, начнёт раздеваться, чтобы подкрепить благодарность делом, но рыжуля играет как по нотам - ни хрена не делает, только пялится на меня своими лисьими глазами с примесью страха и благодарности.

— Обращайся, - как можно равнодушнее пожимаю плечами и, вздохнув, поворачиваюсь к еде.

Что тут у нас?

Солёные огурцы, вяленое мясо и галеты? Что ж, не густо, но я такой голодный, что съем что угодно. Тем более, что после еды меня будет ждать такой желанный и лакомый десерт. Надо бы поторопиться.

— А ты чего стоишь? Наливай себе и присоединяйся.

— Я… я не пью… я… - лепечет лабуду в своём стиле взволнованной школьницы.

— Это не обсуждается. Ты промёрзла. Заболеешь!

Встаю с места и делаю шаг к ней. Белова застывает на месте, обнимает себя руками.

Тянусь вперёд, будто бы к ней, и замечаю, как крошка чуть прикрывает глаза и задерживает дыхание. Думает, я к ней целоваться полезу? Забавно.

Вместо того, чтобы впиться в её сочные розовые бутоны, я дотягиваюсь до стоящей позади бутылки вискаря, усмехаюсь, глядя на лёгкую тень досады на её кукольном личике и плещу в свободную кружку.

— Вот, - протягиваю. - Пей.

— Я не пью такое…

Ага, как же. Ну да ладно, подыграю.

— Пей тебе говорят! Прими как лекарство. Старших нужно слушаться, - упираю руки в бока, глядя на неё нетерпящим возражений взглядом. - Думаешь, твоя бабушка обрадуется, если ты вся больная вернёшься? Ещё её и сестрицу свою заразишь…

Белова делает глубокий вдох, а потом резко опрокидывает кружку.

— Эй, полегче, - усмехаюсь, когда она закашливается. - Ты так меня обгонишь.

— Фу! Какая гадость! - морщит вздёрнутый носик, а я протягиваю ей тарелку с припасами.

— Закусывай.

Она берёт огурчик и тут же отправляет его в рот.

— Больше я пить это не буду! - упрямо мотает головой.

— Ты также бабуле про лекарство от кашля говорила? - снова смотрю сурово.

— Нет. Лекарство я пила…

— Так вот и это тоже надо. Просто задержи дыхание и проглоти…

Меня от этой беседы снова штырит. Представляю, как точно таким же тоном учу её сглатывать во время минета.

— Вот так… до последней капли, ага…