— Ей это не интересно, — набрался наглости, чтобы озвучить ответ за Поклонскую.

О, да она потом меня на лоскутки за это покромсает.

— Ты меня совсем не знаешь, — тихо прошипела Лолита.

Но я знал ее.

Вот в чем проблема.

Я знал, кто такая Лолита Поклонская.

Знал глубоко, интимно.

Знал ее самые потаенные, самые постыдные желания.

Я знал, что ложиться в постель с каким-то случайным слизняком, которому на нее плевать, никогда не являлось для нее приоритетным действием.

Она не хотела этого недоумка.

Я не из тех, что стыдят женщин за секс на одну ночь. Но я был безоговорочно уверен, что Лолита не тратила время на поиски чего-то подобного. И то, что она сейчас пыталась доказать мне, ему, или самой себе — являлось чистой ложью. Отчасти безвыходностью. Отчасти бравадой и принятым количеством алкоголя. Если подонок в костюмчике окажется первым человеком, с которым она переспит после ее покойного мужа, Лолита загрызет себя в вечном сожалении.

— Похоже, ей это все же интересно,  — ухмыльнулся мужик. — А ты лезешь не в свое дело.

Поклонская вздрогнула, когда ублюдок положил ладонь на ее обнаженную руку.

— Уедем отсюда прямо сейчас, — он даже не потрудился произнести это с вопросительной интонацией, как если бы его на самом деле заботило ее мнение.

Кусок дерьма.

— Эм, — Лолита прикусила губу, оборвав себя на полуслове.

Я заметил вспышку паники в ее глазах, когда она поняла, чем именно закончится выбранный ею путь.

Желание продемонстрировать свою крутость и независимость зашло слишком далеко.

Я сделал шаг вперед, не сводя глаз с противника.

— Убери от нее свою руку, приятель, — изрек твердо. — И проваливай.

 Что бы мудак ни услышал в моем голосе или увидел в моих глазах, вонзившихся в него зубами пираньи, он, должно быть, решил, что это не стоит хлопот. Бугай саркастично улыбнулся и повернулся, чтобы исчезнуть обратно в тот угол, из которого выполз.

Я проводил его испепеляющим взглядом и повернулся к Лолите.

Уродливая, животная сторона моей натуры хотела нагнуть ее над барной стойкой, звонко шлепнуть по заднице и потребовать объяснений, какого черта она делала. А затем я бы задрал это обтягивающее, грешное, крошечное платье и жестко трахнул Поклонскую прямо на глазах у ретировавшегося подонка, осмелившегося подумать, что он мог касаться ее, заявлять о своих правах на эту женщину самым примитивным способом.

Взглянув на лицо Лолиты, я снова увидел знакомое отрешенное выражение. В ее красивых глазах появился блеск, словно она вот-вот собиралась заплакать.

Проклятье!

Моя ревность и похоть рухнули в одно мгновение.

Женские слезы являлись именно тем, в чем я принимал безуспешно проигрышное положение.

Я не умел утешать.

Я не умел поддерживать, когда во мне кто-то нуждался.

Я отдаю приказы, управляю делами, принимаю трудные решения. Я справедливый слушатель с твердой рукой. Я не растрачиваюсь на сопли и даю грубые советы, если они уместны. Я в полной синхронности со своей работой.

Однако ощущаю себя фальшивкой, когда кто-то рядом со мной испытывает боль.

Кто стал бы утешаться таким человеком, как я?

Да и ко всему прочему, Лолита бы не стала плакать в мою жилетку, если бы мы остались единственными людьми на планете.

— Я вызову такси, — сухо выразился я.

Поклонская лишь кивнула.

Я не мог сказать ей ничего, кроме этих пресловутых слов о такси. Я мог только прятаться за ширмой должностного статуса, сохраняя отчужденность и чопорность. Роль добродушного самаритянина не сочеталась с моим именем от слова Совсем.

— Я не такой уж хороший парень, — хотел сказать Лолите, когда она взяла меня за руку, чтобы я помог ей подняться со стула. —