Это было два года назад, когда он занял рабочее место Эльвина во время расследования убийств в начальной школе. Пролитая чашка кофе завела его под стол, где под столешницей был приклеен ключ. Ключ, как оказалось, подходил к самому большому из трех ящиков стола. Из любопытства он отпер его, открыл и увидел, что ящик полностью забит папками с документами и толстыми конвертами.

Не обращая внимания на содержимое, он закрыл ящик и не вспоминал о нем до похорон Эльвина, на которых встретил свою старую коллегу из Стокгольма, криминалиста Хиллеви Стуббс. Оказалось, что она знакома и с Эльвином, и с Муландером. Все трое учились на одном курсе в Высшей школе полиции. Она со смехом отвергла предположение о том, что Эльвин хотел сменить пол, а это поставило под сомнение всю теорию самоубийства.

Фабиан отодвинул кофейную чашку и подошел к доске, которая была совершенно пустой и ждала, когда ее заполнят фотографиями, подозрениями и теориями. Он не хотел заносить на доску все мысли и зацепки Эльвина из его ящика, а хотел заполнить ее собственными выводами и доказательствами.

Отныне это было его расследование. Не Эльвина. И чтобы это обозначить, он повесил на доску одну из фотографий коллеги, сделанных им самим, когда тот висел на крюке люстры с накрашенными красной помадой губами, одетый в цветастое платье и серьги.

Первое, что он должен был сделать, это изучить каждую деталь в смерти Эльвина, чтобы выяснить, есть ли хоть малейшая вероятность того, что за этим действительно стоит Муландер. Поэтому он достал телефон, нашел номер Стуббс и стал ждать ответа.

Конечно, лучше, если бы он пришел к выводу, что Эльвин действительно покончил с собой, и все это было одним большим недоразумением. Тогда никому и никогда не пришлось бы выяснять, что он замышляет у себя в подвале, и они с Муландером смогут продолжать работать вместе той сплоченной эффективной командой, которой они на самом деле и были.

– Вот это да, неужели мне звонит сам Фабиан Риск! – Стуббс, казалось, к большому облегчению Фабиана, была рада его слышать.

– Надеюсь, не помешал. – Он не знал никого, кого бы больше раздражало, когда ему названивают, чем Стуббс. Во время их совместной работы в Стокгольмской полиции всегда именно она брала в руки телефон, если ей что-нибудь было нужно. О том, чтобы он или кто-нибудь другой звонил ей, не могло быть и речи.

– Конечно, помешал. Как же иначе? – спросила она без малейшей иронии в голосе. – Но было бы неправдой сказать, что я удивлена, хотя ожидала звонка сразу после похорон. И кстати, что с тобой случилось? Ты просто исчез.

– Не помню, успел ли я рассказать, но моя дочь Матильда была серьезно ранена. На самом деле настолько серьезно, что я не был уверен, что она выживет.

– Верно, ты что-то говорил об этом. Как у нее сейчас дела?

– Сейчас все хорошо, и она даже приедет домой в эти выходные.

– Тогда отлично. Наверное, это было ужасно.

– Это точно. Как насчет тебя? Тебе нравится в Мальмё? Или скучаешь по темпу жизни в Стокгольме?

– Знаешь, они тут рады пострелять друг в друга, поэтому нам работы хватает всегда. Но поправь меня, если я ошибаюсь. Ты ведь звонишь не для того, чтобы просто поболтать?

– Ты, наверное, помнишь, что на похоронах мы говорили о Хуго Эльвине.

– Да, ты упомянул что-то о том, что у него была депрессия, и он хотел сменить пол.

– Это официальное объяснение, и лично я все больше сомневаюсь в этом.

– Это звучит как абсолютный бред, если хочешь узнать мое мнение. Я не понимаю, откуда у вас такие мысли. Оставил ли он после себя предсмертную записку?