Яре всегда интересно было наблюдать, как родители общаются со своими детьми. Кричат на них, одергивают, толкают. При этом Яра всякий раз обнаруживала, что больше всего родителей злят те недостатки, которые повторяют их собственные. Толстых пап-пингвинчиков, например, выводит из себя, что их сыновья не могут сесть на шпагат и плохо играют в футбол. Может, дети даны нам, чтобы мы могли посмотреть на себя со стороны?

Ул и Яра сидели у подъезда на железной трубе и ждали Афанасия, за которым заскочили по дороге после прогулки по городу.

– Слушай, – сказала Яра. – Я поняла вдруг, что никогда тебя не спрашивала… Как ты оказался в ШНыре?

– Как все… былиин… на маршрутке привезли! А дальше ножками.

– Я не о том. Что послужило причиной того, что к тебе прилетела пчела? Ты никогда не задумывался?

Ул хмыкнул, и Яра поняла, что, конечно же, задумывался. Да и всякий шныр, наверное, хоть раз задавал себе этот вопрос.

– У меня есть двоюродная сестра.

– Которая Ася? – Яра, разумеется, уже знала всех его родственников.

– Угум. У Аськи в пятницу отчетный концерт, а они как раз в среду на новую квартиру переехали. В четверг перевозят пианино, и – чик! – оказывается, грузовой лифт еще не запущен, а чтобы в обычный лифт пианино впихнуть, его надо пилой распилить. А нас трое: я, парень этой самой Аськи и дворник из Узбекистана… В общем, поверишь или нет, мы это пианино на двадцать второй этаж пять с половиной часов перли. Дворник дезертировал этаже так на четырнадцатом… Как вспомнишь, понимаешь, что все остальное в моей жизни рядом с этим пианино просто ерунда. А потом, как я его впер, смотрю, у меня по шее пчела ползет! Наглая такая! Я ее давил, давил…

– А к парню сестры пчела не прилетела? – спросила Яра.

Ул ухмыльнулся:

– А чего к нему лететь-то? Он ныл все время. А когда ноешь, сам себя нытьем вознаграждаешь.

– А о чем ты думал, когда пер?

– Да ни о чем. Как бы допереть… – Ул задрал голову.

Форточка над ними брызнула стеклом, и на газон свалился табурет.

Мама в пятнистой шубке и ее непятнистый мальчик перестали давать друг другу концерты и разом вскинули головы.

– А на каком Аф этаже? – обеспокоилась Яра.

– Чудо, былиин! Откуда табуретка прилетела, видела? По-моему, очевиднее подсказать невозможно, – удивился Ул.

– Надо что-то делать!

Ул усмехнулся. Когда Яра благородно говорила: «Что-то надо делать!» – делать обычно приходилось Улу. Он неохотно поднялся и, прихватив из сугроба воткнувшийся в него табурет, пошел в подъезд. Яра рысцой побежала за ним.

Дверь на втором этаже была нараспашку. Ул увидел спину Афанасия, который, повторяя что-то успокоительное, придерживал за руки встопорщенную маленькую старушку. Заметив Ула, старушка с писком вырвалась, кинулась по коридору и заперлась в туалете.

– А-а-а-а-а! – закричал Афанасий, колотя в дверь. – Что ты наделал? Не надо, Нина Матвеевна! Отнимите у нее телефон! Любой ценой! Аа-аа!

Из-за двери слышалось бойкое бормотание.

– А чего такое-то? – спросила Яра.

– Да она вызывает всех подряд! Пожарных, ФСБ, милицию, «Скорую»!.. Рассказывает, что у нее трупы под диваном, взрывчатка на антресолях, а ее саму захватили в заложники и пытают!.. И главное: убедительно говорит! Откройте дверь, Нина Матвеевна! Вам же хуже будет! В психушку заберут!

– А ну-ка, отойди! – решительно велел Ул.

Использовав льва, он легко снял дверь с петель, забрал у старушки телефон, бережно отнес ее в комнату и усадил в кресло. Дальше в дело включилась Яра, захлопотала с чаем и лекарствами, и через полчаса Нина Матвеевна уже мирно спала.