Но, услышав эти слова, Ведица заголосила во всю мочь. Аскольд бросил угрюмый взгляд на Хорта; воевода попытался поднять девушку, но она стала сопротивляться с такой силой и отчаянием, что тот отступил.

– Сокол мой ясный, цветок мой лазоревый! – вопила Ведица. Снова бросившись на колени, она обняла голову Борислава, прижав ее к груди и погрузив пальцы в его запыленные, перепутанные, липкие от крови волосы. – Как не ясен день без красна солнышка, так мне нет веселья-радости без тебя, суженый мой ненаглядный! Как темно ночью без светла месяца, так темно на сердце моем без тебя! Что же ты не встанешь на резвы ноженьки, не откроешь ясны очи, не скажешь мне слово приветное!

– Что ты причитаешь, как по покойнику! – рявкнул Аскольд.

Схватив непослушную сестру за руку, он попытался поднять ее, но она не желала вставать, снова падала, и князь выпустил ее, понимая, что выглядит глупо, сражаясь с девкой на глазах у всего народа.

– Да похоже, что он и есть покойник! – Дивляна подошла ближе. Поймав беглый взгляд Елини Святославны, она поняла, как обстоит дело, и уперла руки в бока. – Радуйся, свет мой князюшка! Нету больше сокола деревлянского, добра молодца Мстиславича! Пролил ты кровь его, да не в Перунов день, не в чистом поле, не в сече яростной! Пролил ты кровь его не в урочный час, на Вешнее Макошье, в день земли-матушки!

Народ гудел с все возрастающим недовольством и тревогой.

– Поделом ему! – с презрением и вызовом бросил Аскольд. – Мало того, что деревляне мои земли ограбили! Они и сюда явились как ни в чем не бывало! Будут знать, что со мной такие дела не проходят!

Но Дивляна видела, что у него тревожно забегали глаза.

– Месяц ты мой светлый, что так рано закатился! – причитала снизу Ведица. – Погубили тебя, сокола ясного, злые люди! Останусь я теперь вековухой горькою, как кукушка на сухом дереве, не вить нам гнездышка, не водить малых детушек!

– Может, он жив еще! – утешила их Елинь Святославна. – Ты не спеши его на Тот Свет отправлять, княже. Может, он нам живой больше пригодится.

– Да конечно, жив! – подтвердил воевода Хорт. – Правда, оно как повернется… теперь жив, а потом гляди и…

– Никакого «гляди» не будет! – отрезала Дивляна. – Я заберу Мстиславича к себе. Мы его вылечим. И это очень пригодится тебе, княже, когда придется вести переговоры с его отцом! К тому же я не могу допустить, чтобы земля была оскорблена в день своего торжества пролитием крови и беззаконным убийством!

– Куда это ты его заберешь? – возмутился Аскольд. – Его поместят со всеми пленными. Ничего другого он не заслуживает!

– Он может умереть, если еще не умер! – Дивляна бросила взгляд на неподвижное тело, выглядевшее весьма жалко. – Князь Мстислав обвинит тебя в убийстве гостя, возмутит против нас все окрестные земли! Дорогомысл уличский так и не простил тебе, что ты не уберег двух его дочерей, – и ты хочешь, чтобы он заключил с Деревлянью союз против нас? Ты просто не оставляешь им другого выхода!

– Я всем расскажу, как все было на самом деле! Все будут знать, что эти разбойники опять залезли на мои земли и первыми нарушили наши докончания!

– Рассказывать придется слишком много, и все равно по всему белу свету разойдутся слухи, невыгодные для тебя!

– Конечно, как иначе, если моя собственная жена смеет выступать против меня! – Аскольд в негодовании потряс кулаком. – Не позорь себя и меня, ступай домой! Ты слышишь?!

– Я не уйду, пока не заберу Мстиславича и не смогу оказать ему помощь! – Дивляна даже не попятилась. Она чувствовала, что почти все вокруг на ее стороне, потому что дурные последствия поступка Аскольда, гнев как богов, так и людей многие представляли лучше самого князя. Ее золотистые брови хмурились, серо-голубые глаза яростно блестели, щеки разрумянились, и она была так хороша, что люди невольно любовались ею, забывая, о чем идет речь. – Сперва тебе следует позаботиться о том, чтобы не навлечь на себя и свое племя новых бед.