Катерина посмотрела вверх. Окно маленькое, забранное толстым матовым стеклом. Не пролезу, даже если выбью, трезво прикинула Катерина. Неужели нет выхода? Ведь она читала и видела в кино, как убегают даже из тюрем, как делают подкопы. Но подкопа здесь не сделаешь, пол был залит цементом, на подкоп уходят месяцы, а у нее оставались минуты. И тут в дверь застучали.
– Кать, выходи! Срочно требуют. Очень срочно!
И Катерина вышла. Ее подвели к режиссеру. Та осмотрела Катерину и приказала:
– Сними косынку!
– Не положено по технике безопасности, – отрезала Катерина.
Режиссер глянула на часы.
– На репетицию не остается времени. Ведите ее на вторую линию. – И полезла в автобус, где находился пульт.
Катерина дошла до второй линии, остановилась там, где ей показал помощник режиссера. Увидела камеру и за ней Рудольфа. Он надел наушники и прильнул к камере. Развернулся круг, на котором были объективы. Катерина увидела, как Рудольф посмотрел на нее поверх камеры, увидела его настороженное лицо и поняла, что он узнал ее. Теперь терять было уже нечего. Как будет, так и будет, решила она и сразу успокоилась.
Она сделала все, как ее просили. Прошлась между станками, обернулась, заметила красную лампочку над камерой Рудольфа. Значит, ее снимали. Линия заготовок вдруг остановилась, и Катерина дальше не пошла, как и было договорено, достала из сумки ключи. К ней шла, улыбаясь, дикторша.
Рудольф подкатил камеру ближе к ним, и на его камере снова зажглась красная лампочка. Теперь дикторша стояла рядом с ней, улыбалась, но улыбалась не ей, а камере, и смотрела не в ее глаза, а выше.
– Это Катя Тихомирова, – начала она. – Единственная девушка в цехе, которая работает наладчиком, а недавно стала бригадиром наладчиков. Вы сами могли убедиться, какие сложные станки на фабрике. Так вот Катя может определить и исправить любую неполадку. Катя, почему вы выбрали эту профессию?
Катерина не видела лица Рудольфа за камерой, но была почти уверена, что он посмеивается. Она помнила, как он ей рассказывал, какую чушь несут передовики производства, приглашенные на студию, как они заучивали заранее написанные тексты. По-видимому, она затягивала ответ, потому что дикторша, улыбаясь, переспросила:
– Так почему именно эту профессию вы выбрали?
– Я не выбирала, – ответила Катерина. – Так получилось. У нас постоянно ломаются станки – они старые, изношенные. А наладчики – или мальчики из ПТУ, которые еще ничего не знают, или пьянь, которая уже ничего не может. Вначале я ремонтировала и налаживала свой станок, потом стала помогать другим.
– Но вы ведь сознательно выбрали именно эту фабрику? – спросила дикторша.
Катерина почувствовала, что дикторша чем-то озабочена, хотя по-прежнему улыбается.
– Случайно, – ответила Катерина. – Вернее, по необходимости. На фабрике были места в общежитии, а мне негде было жить.
– А вы не москвичка?
– Я из Псковской области, – ответила Катерина и добавила: – В общем, лимита.
Красная кнопка на камере Рудольфа погасла, и загорелась лампочка на другой камере.
Дикторша выдохнула. Режиссер давала ей передышку, чтобы сориентироваться. Интервью явно шло не по намеченному плану. Дикторша глянула быстро в листок с вопросами, спрятала его, и на камере Рудольфа зажглась красная лампочка.
– Значит, вам не нравится просто механическая работа? – снова бодро улыбаясь, спросила дикторша. – Вы хотите работать творчески. И вы сознательно выбрали этот труд.
– Никакой сознательности не было! Попросил Михалыч, это начальник нашего цеха товарищ Леднев, и я согласилась. В зарплате я проиграла, на штамповке больше получала. Вообще-то, это непорядок! За квалифицированную работу надо больше платить.