Маргарита Степановна. Что это сделалось с Настасьей Никитичной?

Тетушка. И, мать моя, да неужли ты не видишь, что она прочит за Федора Николаевича свою Зеничку? Уж она два месяца как его ловит. На том стоит, матушка!.. Четырех дочерей выдала этак замуж. Вот старшую-то дочь, Феничку, как она обвенчала с этим простофилею Иваном Ивановичем Баклашкиным? Сидит он однажды с глазку на глазок с Феничкой, вдруг Феничке дурно, – а маменька и тут! – «Что такое? Предложение, дескать, сделал?» А он, голубчик, и не думал!.. Откуда ни взялись родные, братья: «Честь имеем поздравить!» Образ со стены – благословляй! Не дали дураку опомниться. Ну а там, известное дело, – нельзя ж благородную девицу компрометировать: хоть в петлю полезай, да женись!.. Э, да что и говорить, – она весь век этим промышляла!.. Однако ж, племянница, прощай, – пора домой!

Маргарита Степановна. Ну что, тетушка, как же вы решили?

Тетушка. Да что, матушка, коли Федор Николаевич сделал предложение, так с богом! Да я завтра буду у тебя обедать, так мы еще об этом поговорим. Прощай, мой друг! Прощай, Агашенька! (Идет вон из комнаты. Маргарита Степановна и княжна Горенская провожают ее до передней.)

Когда хозяйка и сестра ее воротились в диванную, я стал с ними прощаться.

– Останьтесь, братец, – сказала Маргарита Степановна, – отужинайте с нами… Да что ж это Эме так загулялась по саду? Эй, девка, ступай в сад, проси к нам Любовь Дмитриевну и Александра Васильевича: «Сыро, дескать, пожалуйте домой!» Что это, братец, – продолжала она, обращаясь ко мне, – мы меж собой по-родственному говорили, рассуждали, а вы хоть бы словечко вымолвили!

– Да что ж мне было говорить? – отвечал я. – Дело другое, если б я знал этих господ, о которых шла речь.

– А вы их не знаете?

– В первый раз отроду имена их слышал.

– В самом деле?.. Ну, однако ж, все-таки, как вы думаете?

– Я, право, ничего не могу вам сказать.

– Не правда ли, что Федор Николаевич Журков всех выгоднее?..

– Это должны решить вы, а не я.

– О, нет, я уж напугана; я не намерена ничего брать на себя: как хотят родные! Конечно, Федор Николаевич такой жених, какого лучше и желать нельзя…

– Но если он в самом деле человек вовсе не образованный?..

– У него полторы тысячи душ, братец.

– Это очень хорошо, не спорю…

– И ни одной заложенной души в опекунском совете, – я уж справлялась.

– И это недурно; но, если позволите мне сказать…

– На хорошей дороге, батюшка: полковник, на днях генерал…

– Все это прекрасно; но вы дали такое блестящее образование вашей дочери, так, может быть…

– О, об этом не беспокойтесь! Эме выйдет замуж за того, кого я назначу. Да и как ей можно выбирать самой: она еще дитя!

– Да, конечно… А позвольте вас спросить, как вам родня Зорин?

– Александр? Внучатный племянник.

– Не ближе?.. Внучатный… следовательно, он может жениться на своей кузине?

– Что вы, что вы! Александр?.. Слышишь, ма шер, что говорит Богдан Ильич?

– Помилуйте! – вскричала княжна Горенская. – Александр, этот ребенок!..

– Ну смотрите! – сказал я. – Эти ребятишки в гусарских мундирах да с черными усами сплошь женятся, и даже иногда не спросясь у старших.

– Какие у вас странные идеи, Богдан Ильич! – сказала Маргарита Степановна. – И как придет в голову!..

– Давно живу, сестрица. Однако ж прощайте! Вы знаете, как мне далеко ехать.

Хозяйка стала меня уговаривать, чтоб я остался ужинать, но я кой-как отделался. Пока мой кучер Федор садился на козлы, что обыкновенно продолжалось несколько минут, я стоял на крыльце, и в двух шагах от меня, за углом дома, происходил нижеследующий разговор между двумя горничными и одним лакеем.