– Уже легче, ведь ты обратила на меня взгляд – и все вокруг засияло, – ответил с ухмылкой, делая вид, что все нормально.
– Не, мое сердечко занято. Но ты как, нашел себе кого-то наконец-то? Такой мужик пропадает…
Справа от меня раздалось сдавленное хмыканье. Наш офисный зумер Леша. Тоже аналитик, как я. Сын полка, можно сказать, в министерстве с шестнадцати лет. Парню едва исполнилось двадцать, и он реально был, как с другой планеты, как по интересам, так и по общению. Ему с нами, видимо, тоже было тяжело, так что большую часть времени он молчал. Ну или он просто был социофоб. А еще наверняка сказывалась психологическая травма, ведь, когда ему было двенадцать, его родителей на даче сожрала тварь, прикидывавшаяся деревенской бабкой. А Леша не испугался, смог выбраться из дома, закрыл все ставни и двери, облил бензином и поджег, уничтожив монстра. А таким не каждый оперативник мог похвастаться. К счастью, буквально в полукилометре от места событий, на речке, отдыхал тогда один из наших сотрудников. Так что парень попал в нашу спецшколу, а не провел остаток жизни в детских домах и психушках, как заканчиваются большинство таких историй. А аналитические данные у Леши хорошие. Хороший преемник.
– Вас все жду, Евгения Александровна. А ты, Леша, хоть бы раз меня поддержал. Она на меня нападает и нападает. Где твоя мужская солидарность?
Александровна, конечно, выдуманное отчество. Как и у многих из нас. В министерстве мы пропадали с радаров, обзаводились новыми документами, кому-то даже делали пластическую операцию. Как программа по защите свидетелей, только мы и судьи, и правоохранители, и скрывающиеся свидетели в одном лице.
Леша молчал, Женя ржала на всю комнату.
– Ты видел мем из рабочего чатика? – перевела она тему.
Я зашел в чат и открыл картинку, на которую поставила лайк уже половина министерства.
Там редкое фото, сделанное недавно на особую камеру наблюдения в подъезде на окраине Москвы. Опасная тварь с остроумно данной кем-то кличкой Американец. Все из-за вечно-широкой улыбки. Американец готовился атаковать жертву: пасть распахнута, внутри сотни мелких острых клыков. Глаза при этом прищурены, щеки напряжены, как у зевающего. Подпись к картинке: «Твое лицо, когда поздно лег спать».
Я сдался и засмеялся. Женя залилась еще сильнее. Леша спрятал ухмылку в кулак. Я сунул в уши наушники, показывая, что разговор окончен и пора работать. Ладно. Немного почитаю архивное дело и вернусь к работе. Обещаю. Ленинград. Петербург. Город, где я первый раз встретил Леру, первый раз услышал ее яблочный парфюм DKNY.
Прошел месяц с момента снятия блокады Ленинграда. Город понемногу возвращается к жизни, но обстановка в колыбели трех революций продолжает оставаться чрезвычайно нестабильной. По засекреченным пока данным, за восемьсот семьдесят два дня блокады в городе и вокруг него погибло около миллиона человек. Из них гражданских – до шестисот пятидесяти тысяч. Из этого числа большинство – от голода. Если перейти на несколько уровней секретности выше, к статистике ЧКПД, получается, что минимум семнадцать процентов этих потерь вызваны действиями потусторонних сил. За время блокады количество потусторонних правонарушений и преступлений выросло почти в сто пятьдесят восемь раз, а количество наших сотрудников, учитывая небоевые потери, снизилось в пять.
И без того малочисленная после Гражданской войны Ленинградская чрезвычайная комиссия практически перестала существовать, на данный момент в ней осталось лишь полтора десятка сотрудников, из них с опытом оперативной работы – семь, включая меня. Непоправимый урон нанесен архивам. Большая часть сгорела в тысяча девятьсот сорок третьем при случайном попадании немецкой бомбы. Еще часть бумаг попытались эвакуировать в начале блокады, самолет был сбит, документы то ли уничтожены, то ли достались немцам. Таким образом, множество наблюдаемых или разыскиваемых РПО просто выпало из нашего круга зрения, а данные о них утрачены как документально, так и вместе с погибшими сотрудниками. Это не говоря о сотнях новых, вылезших на запах смерти на улицы города. И даже новых гастролерах с немецкой стороны.