18-го. Оказалась по всем улицам совершенная тишина, и я уже у ближайших застав не нашел ни пикета, ни пушек. Король Неаполитанский выехал 17-го, а Бонапарте сегодня в 12 часов еще был в Кремле. Лошади и люди неприятельские заморены до бесконечности, ибо в Москве взять было нечего.

Неприятельские офицеры сами мне сказывали: «Мы со стыдом оставляем Москву». Некто из Ганноверских офицеров сказывал, что 18-го числа неприятель получил депеши, что Париж взят соединенною армиею Агличан и Гишпанцев. Дай Бог, чтоб сие подтвердилось! Кажется, что оно достоверно, ибо неприятель идет не вперед, а поспешно назад.

Подателю сего я приказал сие открытое донесение показать на первом посте, с тем чтобы начальнику онаго по важности содержания его отправить его к командующему генералу как можно поспешнее вместе с посланным моим, который о всех подробностях, кои здесь не помещены, объяснять будет изустно.

Когда податель донесение сие доставит вам, г-ну генералу, то, его превосходительство, прошу дать ему обещанные мною 100 р.

Москва без всякой защиты от новых грабительств. Я готов сделать всякое пособие, но мне потребна скорая помощь.

Его величества всемилостивейшего государя верный подданный из Финляндцев, коллежский советник Иван Нордберг.

В Москве; 18 сентября 1812.

Уповательно, что вся неприятельская армия будет возвращена.

Списано с копии, которую с оригиналом сверял исправник Барыков.

Французы публиковали, что зажигальщикам домов будут выдаваемы денежные вознаграждения. Для получения оных явилось пьяных бродяг человек с восемь, но вместо того, чтобы сдержать обещанное слово, Французы их всех повесили на бульваре.

Недостаток в пище столь велик в самом городе, что едят ворон и галок. В Люблине, у г-на Дурасова, живет один французский генерал и пользуется найденными там припасами, вином. Три приятеля у него обедали. Как скоро узнали в Москве, что в Люблине хорош стол, то все стали туда ездить обедать, и 29-го числа было за столом человек с 40 одних генералов[35].

По приглашению Наполеона, сделанному на двух языках Московским интендантом Лессепсом, съезжаться в город на рынки с припасами съестными приехали подмосковные мужики графа Шереметева на 30-ти подводах с овсом и мукою. Все у них было раскуплено тотчас, и им даны награждения, велено ехать домой и опять приезжать. Едва выехали мужики за город, как сами же Французы на них напали, били их, отняли лошадей, а мужиков погнали в Москву обратно работать.

Нет уже сомнения, что Кремль подкапывают, чтобы взорвать на воздух, возят туда множество пороха, а оттуда вывозят землю. Одни Французы там работают, и в Кремль не пускают даже Немцев и Поляков-союзников.

Шталмейстер Загряжский, умышленно оставшийся в Москве, прислуживает Французам и бывает часто у Наполеона, в шитом своем мундире[36].

Московский купец Лаврентий Осипов поднес Наполеону много серебра на блюде. Дом его не велено трогать, а ему препоручено продовольствие города. Он брался с тем, чтобы ему дали нужное число подвод, но Наполеон велел ему сказать, что он сих уговоров не знает и что велит его повесить[37].

С Ивановской колокольни крест снят, а равно и глава, и поставлен там телеграф.

В Москве была слышна 2-го необычайная пальба целый день по Петербургской и Смоленской дороге. Французы были в большом унынии целый день.

14 000 неприятельского войска, бывшего с маршалом Неем в Богородске, бежало вдруг в Москву с таковой поспешностию, что брошены были телеги с сухарями и порохом, и уведены токмо отпряженные от них лошади, ранцы, сушившееся белье – все было брошено. Причина сего скоропостижного бега должна быть важна.