На мостовой вдоль линии тротуара – объедки сена и потоки нечистот.

Лошади кормятся без призора, стаи голубей и воробьев мечутся под ногами, а извозчики в трактире чай пьют. Извозчик, выйдя из трактира, черпает прямо из бассейна грязным ведром воду и поит лошадь, а вокруг бассейна – вереница водовозов с бочками.

Подъезжают по восемь бочек сразу, становятся вокруг бассейна и ведерными черпаками на длинных ручках черпают из бассейна воду и наливают бочки, и вся площадь гудит ругательствами с раннего утра до поздней ночи…»

Громкая ругань, беспардонное хамство извозчиков, полное пренебрежение ими существовавшими тогда правилами движения доставляли москвичам не меньше страданий, чем царившая в городе антисанитария.

«Ничего нельзя было себе представить что-либо более разнузданное и безобразное, нежели поведение московских извозчиков на улице, – писал о «диком племени» работников извозного промысла М.М. Богословский. – Экипажи стояли обыкновенно на углах улиц, а сами они толпились около экипажей на тротуарах, иногда в не совсем опрятных и рваных синих халатах, мешая движению и отпуская иногда замечания по адресу проходивших. Когда обыватель желал нанять извозчика и раздавался крик: «Извозчик», они быстро вскакивали на козлы и с дикими криками, стоя, погоняя лошадей, неслись необузданной ордой к нанимателю, крикнувшему извозчика. Стон стоял в воздухе от этого дикого крика и ругани, которую ненанятые извозчики посылали вслед счастливцу, которому удалось посадить седока, своему же земляку и приятелю, с которым только что вели самый дружественный разговор. Извозчичья ругань славилась в Москве, и существовало даже выражение: «ругаться по-извозчичьи». При найме извозчика на углу, где они ожидали толпою, они обступали нанимателя и неистово орали, торгуясь и сбивая цены друг у друга. Еще шумнее были эти орды у вокзалов при приходе поездов и у театров при разъездах после спектакля. Еще неукротимее были ломовые извозчики, которых было особенно много в Москве в узле железных дорог, подвозивших и увозивших товары, которые с вокзалов и до вокзалов доставлялись гужевым путем. С грузами ломовые извозчики ехали длинным обозом, не держа интервалов между возами и задерживая движение экипажей и пешеходов, пустые – они неудержимо мчались, грозя немилосердно раздавить и сокрушить все на своем пути».

Хозяйский кучер. Лихач. «Ванька». Ямщик.

(кар. из журн. «Зритель общественной жизни, литературы и спорта». 1863 г.).

Роль Геркулеса, которому пришлось вычищать «авгиевы конюшни» многолетнего бездействия московских стражей порядка, досталась обер-полицмейстеру А.А. Власовскому.

Современники по-разному объясняли появление в Первопрестольной бывшего рижского и варшавского полицмейстера, даже не имевшего генеральского чина. Одни считали его креатурой великого князя Сергея Александровича, назначенного в 1891 г. генерал-губернатором вместо В.А. Долгорукова. Другие полагали, что способного администратора приметил и перетащил в Москву городской голова Н.А. Алексеев.

В пользу последнего утверждения говорит то обстоятельство, что Власовский и Алексеев были схожи по характеру и рука об руку энергично трудились на благо города. Кроме того, молва им приписывала тесную дружбу – вплоть до совместных кутежей и романтических приключений. «Говорили, – передавал один из слухов М.М. Богословский, – …что их поведение вызвало неудовольствие в Петербурге и что Александр III на докладе наложил резолюцию: «Унять жеребцов».

Впрочем, имеются свидетельства того, что требования обер-полицмейстера не всегда находили поддержки в органах городского самоуправления. Например, Власовскому нравилось, чтобы откосы тротуаров были посыпаны песком. Но его смывало дождем, отчего забивались водосточные канавы, а это, в свою очередь, являлось нарушением правил, установленных городской Думой. В результате домовладельцы оказывались между двух огней: посыпать откосы песком значило угодить под штраф от городской управы, не посыпать – быть оштрафованными полицией.