Во-первых, это были очень красивые люди, как я оценивал их в форме. Уже тогда форма производила на меня просто гипнотическое воздействие. Став старше, понял и оценил и их внутреннее духовное содержание.

Во-вторых, я видел людей самой настоящей мужской профессии, и это было заметно и по их поведению, поступкам, разговорам, и по отношению друг к другу. Уверен, именно тогда у меня зародилось чувство, потребность и осознание настоящей мужской дружбы. В-третьих, и это особенно понятно, на праздники они приходили с подарками. Это были в основном предметы офицерского обмундирования: например, парадная фуражка, летный шлемофон, пилотка с голубым рантом или золотые погоны со звездочками – или даже старый авиационный прибор-высотомер. Кажущееся участие в военной службе отца, постоянный вид его в военной форме (одна каракулевая папаха чего стоила!), разговоры об армии и авиации – все это способствовало твердому убеждению, что никем иным, кроме как военным и офицером, во взрослой жизни я быть не могу.

Огромную роль играли и наследственные гены. Отец мамы, дед Сергей, в 1927 году окончил военную школу им. ВЦИК, в то время располагавшуюся в Кремле. В дальнейшем служил в Белоруссии, был репрессирован, сидел на Соловках, воевал в Отечественную войну на разных должностях, в том числе и командиром штрафного батальона. Характерный был мужчина, дожив до 94 лет без одного легкого и одной ноги, никогда не терял ни силы духа, ни оптимизма.

Мой отец был призван в Красную армию осенью 1920 года и направлен на курсы красных командиров в Воронеж, а затем Петроград. В составе 6-го боевого курсантского отряда участвовал в Гражданской войне. Став красным командиром, хорошо и честно служил, потом воевал, и только победив фашистов, решил обзавестись семьей и в пятьдесят лет родить наследника семейных традиций.

Убедившись в серьезности моих намерений, родители довольно умело пользовались этим в воспитательном процессе В первую очередь это касалось норм поведения, которые, как они объясняли, особенно должны быть присущи офицеру. Внимание уделялось и физическим упражнениям, необходимым в армии, и занятиям в различных спортивных секциях. Приобщение к художественной и исторической литературе, занятия музыкой объяснялись необходимостью для будущего офицера быть образованным и разносторонне развитым человеком. Не скрою, что футбол и баскетбол манили больше, чем игра на пианино, а время, проведенное с друзьями, было интереснее, чем знакомство с творчеством Бальзака.

Ранней весной, учась в десятом классе, в военкомате проходил медкомиссию в Качинское военное училище летчиков. Со здоровьем, как я думал, у меня проблем не было, и поэтому категорический отказ врача-отоларинголога поставить визу «Годен» был как гром среди ясного неба, неожиданный и обескураживающий. Исправлять носовую перегородку, поврежденную на занятиях боксом, времени не было, да тогда это не особенно и практиковалось. Все мечты рушились. Пошел работать токарем на завод, надеясь поступить в училище на следующий год.

Первая суббота февраля 1970 года по традиции была в школе посвящена встрече с выпускниками разных лет. Готовясь к встрече, договариваясь со школьными друзьями, не мог даже предположить, что этот день для моей военной судьбы будет знаменательным. На встречу пришел выпускник, окончивший школу два года назад. Он был в военной парадной форме с золотыми курсантскими погонами и в сверкающих до блеска сапогах. Выступая в спортивном зале, оборудованном под актовый зал, он с упоением рассказывал о каком-то Московском Кремлевском военном училище с длинным названием и множеством орденов. Я знал его по школе, вместе играли в футбол, и после торжественной части стал его расспрашивать о курсантской жизни. Отзывы и впечатления были самые восторженные. Звали его Виктор Кончиков, он учился в 12-й роте на втором курсе. Особенно много в его рассказе было о традициях училища, парадах, учебе, суворовцах и друзьях-курсантах.