– Да-да, это как раз я, наверное, заказывала! На пять часов! – звонко возникла рядом худенькая женщина в стильных дымчатых очках и с пышными, волос к волосу уложенными волосами. – Нас будет восемь человек, и я думаю, столик маловат… Вот если бы к нему другой такой же… или чуть поменьше…

– Сию минуту сделаем, – тотчас засуетился монументальный официант, опытным носом учуявший запах нешуточных чаевых.

– Годива! – послышался низкий женский голос, и его обладательница, высокая дама в каштановых локонах прошуршала нарядным платьем мимо Вики и бросилась, раскинув руки, к очкастой.

– Мирей, ты, что ли? – радостно отозвалась та, и женщины аккуратно обнялись прямо перед Викиным столиком.

«Что за имена такие дурацкие? – с неудовольствием подумала та. – Взрослые тетки, а гламурничают, как малолетки. Наверняка же – одна Галя, а другая Маша какая-нибудь или Марина… Дуры старые».

Манерные тетки между тем уселись за свой стол непосредственно за ее спиной, и абстрагироваться от их сорочьего щелканья уже не получалось:

– Кто еще обещал? Я только про Анжелину знаю точно, и Заюня, вроде, собиралась.

– Ну, Веруца еще… Лапушка с Нютой… Лапушка вся из себя довольная – стабилизировалась, вроде…

– Чудеса… Зло у нее уж до головы дошло, говорили… А что мужики – так-таки и ни одного?

– А что им наш курятник… Но Ланселот сказал, придет обязательно. Будет тут с нами сидеть, как султан в гареме.

– Да уж… Видать, дамский угодник был неслабый… Ну и сейчас – не потрогает, так хоть понюхает. А вообще, он герой, Годива. Такой герой, какой редко бывает. Его цяця ведь не больше, чем на восемь месяцев рассчитана, из них пять прошло, я специально посчитала… А он книгу писать задумал – про нас и вообще про все это…

– Может, пока писать будет, так и цяця заглохнет? Склонится перед силой?

– Дай-то Бог… Сама-то как?

– Как-как – как сбитый летчик…

– Да все мы тут сбитые летчики. Бак пробит, хвост горит, но машина летит…

– …на честном слове и на одном крыле!

Это последнее они почти выкрикнули хором, и озадаченная Вика, невольно подслушивая и последовательно миновав стадии презрения, любопытства и искренней заинтересованности, шагнула на следующую – уважительного недопонимания. Тут происходило что-то настолько неординарное и серьезное, скрытое пока за кодовыми словами, понятными только посвященным, что поначалу собравшаяся немедленно заплатить и сбежать Вика невольно прислушалась, стремясь разгадать шифр невиданного ребуса. А там, позади, их было уже четверо: теряясь в догадках, Вика пропустила тихое присоединение еще двух женщин, судя по возгласам за столом – неких Веруцы и Лапушки.

– Мирей, я сейчас застрелюсь от зависти. На канекалон разорилась?

– Ну вот, кто о чем, а лысый о расческе. С Троицкого рынка он, просто новый. Я предпочитаю не трястись над одним драгоценным, а почаще задешево разнообразить свой неземной облик.

– Ой, девчонки, мне срочно… Что-то стома разбушевалась…

Мимо Викиного столика птицей пролетела изящная женская тень. «Что там у нее разбушевалось? – недоумевала та. – А, вспомнила: "stomach" – это ведь "живот" по-английски! Тогда понятно… Только уж очень как-то заковыристо».

Но за столом продолжали:

– Чую, мне тоже пожизненная светит. Смотрю на Лапушку и обалдеваю: как ни в чем не бывало, бегает… Сроднилась, видно. А я оттягиваю, оттягиваю – пока в мозги не выстрелит.

– Ты, Веруца, стому не бойся – она хорошая. Она жить помогает. Я вот…

– Стоп, стоп, стоп, девушки! У меня рацпредложение! Давайте сегодня не будем об эм-тэ-эсах, катэшках и прочих вкусняшках… Давайте как люди…