Таким образом, поддерживать общение с пасторской семьей стало намного проще. После работы можно было пешком прогуляться на ферму, провести часок-другой среди благоуханных лугов и успеть до темноты вернуться в Хорнби. Нередко нам хотелось задержаться подольше: свежий воздух, простор, отрадный сельский пейзаж составляли приятный контраст с тесной и душной городской квартирой, которую я делил с мистером Холдсвортом. Однако пастор неукоснительно соблюдал правило рано вставать и рано ложиться и потому сразу после вечерней молитвы (или «духовного упражнения») решительно выпроваживал гостей. Когда я мысленно возвращаюсь в то лето, в памяти всплывают счастливые дни и разные милые эпизоды. Они проходят передо мной один за другим, словно цветные картинки, и я без труда восстанавливаю их очередность, ведь жатва всегда идет после сенокоса, а яблоки собирают после жатвы.

Переезд в Хорнби отнял немало времени, и, пока мы окончательно не обосновались на новом месте, нам было не до визитов (в мое отсутствие мистер Холдсворт всего лишь раз выбрался на ферму). Но вот однажды жарким вечером мой друг и начальник предложил прогуляться к Холменам. Мне хотелось сперва закончить письмо домой, поскольку в суматохе дел я не сумел выкроить свободной минуты и нарушил обещание писать каждую неделю. Холдсворт сказал, что пойдет вперед, а я, если пожелаю, могу отправиться позже.

Так я и сделал, спустя примерно час. Стояла невыносимая духота. Выйдя на дорогу, я снял сюртук и перекинул его через руку. На ферме все двери и окна были раскрыты настежь, на деревьях не колыхался ни один листик. Все замерло – ни звука, ни шороха. Сперва я подумал, что в доме никого нет, но, приблизившись к двери со стороны общей комнаты, услыхал жиденький женский голосок: миссис Холмен сидела в одиночестве и полумраке со своим вязанием и вполголоса напевала церковный гимн. Она обрадовалась мне и тут же выложила все домашние новости за прошедшие две недели, а я в ответ должен был рассказать ей о поездке домой и о том, как поживают мои родители.

– Куда все подевались? – наконец спросил я.

Бетти с работниками на покосе – надо скорее убрать сено: пастор сказал, что ночью будет дождь. Да-да, сейчас все там – и пастор, и Филлис, и мистер Холдсворт. Она сама тоже думала пойти, только в таком деле от нее мало толку, да и дом нельзя оставить без присмотра, когда прямо под боком раскинули лагерь толпы этих… кочевников! Не будь я связан с железной дорогой, она выразилась бы еще резче по адресу наших наемных рабочих[27].

Я спросил, можно ли мне оставить ее и пойти помочь с сеном. Миссис Холмен не возражала; напротив, охотно указала мне путь – через скотный двор мимо коровьего пруда, дальше по Ясеневому полю на пригорок с двумя приметными кустами остролиста. Когда я прибыл на место, все сено уже сгребли – на чистом лугу стоял огромный воз, вокруг которого копошились работники: один, стоя на самом верху, принимал и укладывал пахучие охапки, которые вилами забрасывали ему снизу; среди прочих была тут и Бетти. На краю покоса высилась горка одежды (даже в восьмом часу вечера жара была нестерпимая), там же валялись корзинки и фляги; все это добро охранял, свесив набок язык, распластавшийся на земле Бродяга. От воза доносились бойкие возгласы и задорный смех. Но ни пастора, ни Филлис, ни мистера Холдсворта я нигде не увидел. Бетти сразу поняла, кого я высматриваю, и пошла ко мне.

– Они вот там, за воротами, с какими-то штуковинами – их принес с собой мистер Холдсворт.