Из-под ног сыпался рыхлый щебень, в воздухе витала странная вонь, смесь мочи и заплесневелой сырости.

Их шаги становились громче, ударялись о камни. Я слышал голос искусствоведа.

– Так он это называл… Lichtung – немецкое слово, означающее поляну в лесу… Посреди бытия возникает открытое место. Полянка, светлое пятно. Он представлял его как пространство, где может появиться или раскрыться все, что угодно, где раскрываются бесконечные возможности. А вот и она.

Я представил, как они смотрят на башню. Его голос мог быть единственным, звучавшим в мире.

– В архитектурном плане в Дели нет ничего похожего на это, – сказал Адхир, – она построена в стиле высокой викторианской готики.

Это действительно нужно было объяснять историку искусства?

– Но почему именно это место?

Я не знал, но Адхир рискнул предположить.

– Думаю, здесь во время восстания располагался лагерь британской армии.

Тогда вся эта местность была лесом и болотом.

Они медленно бродили вокруг башни. Искусствовед соединил несколько имен, которые еще были видны, в любопытную мантру – Деламен, Честер, Николсон, Рассел Брукс. Он произносил их осторожно, как будто боясь осквернить их память.

Адхир рассказал, что в 1972 году, на двадцать пятом году независимости Индии, памятник был переименован в Аджитгарх, место непокоренных, и правительство распорядилось установить новую мемориальную доску: «Враги», чьи имена здесь упомянуты, были новыми мучениками во имя свободы.

Искусствовед встал в дверях. Накрыл своим телом маленькое озеро света. Мог ли он услышать мое дыхание? Или как-то почувствовать, что я там?

– Это доходит до самого верха?

Мне захотелось подняться чуть выше, но я испугался, что под моими ногами обвалится кусок щебня или даже целая ступенька. Пока что там, где я прятался, они меня не видели.

– Не думаю… это как на Кутб-Минар. Они закрыли лестницу из соображений безопасности.

В тишине я услышал, как раздумывает искусствовед. Вонь стала ощущаться еще острее.

– Вот…

Я представил, как Адхир указывает на вывеску.

– Здесь написано, что это небезопасно. Лучше не рисковать.

Я был благодарен за его осторожность. Искусствовед отошел в сторону. Озеро света вновь всплыло, целое, нетронутое. Я с облегчением пошевелился и про себя пожелал, чтобы они вернулись в лес и оставили меня одного с моей развалиной.

– Пахнет не слишком приятно.

Я слышал их смех, а потом, словно они услышали мою молчаливую просьбу, их голоса и шаги стихли.

Сперва я был не в силах двинуться с места. Мои конечности словно окаменели. Над головой раздался странный шорох. Сова? Белка? Может быть, я потревожил существ, населявших башню. Под моими ногами блестела давно пустая серебристо-зеленая пачка из-под чипсов со вкусом масала. Я подумал – кто мог ее здесь оставить? И почему?

Я начал спуск. Я должен был уходить. Было уже поздно. Я бы предпочел выйти из леса до наступления темноты. Почти спустившись, я увидел, что Адхир и искусствовед пятятся назад. Скорее всего, они подошли только к краю платформы. Я остановился, прижался к изогнутой каменной стене.

Прошло совсем немного времени, но что-то изменилось, и их голоса были до странности напряженными.

– Я знаю, что это такое, – говорил искусствовед чистым голосом, звеневшим в воздухе. – Я знаю, почему… вот почему мы здесь… и все в порядке.

Я не слышал, что ответил Адхир, ответил ли он что-нибудь вообще.

– Я не понимаю, как это могло произойти.

– К-конечно… Я… я не знаю, что… Я имею в виду, что я не имел в виду… – я впервые услышал, как Адхир заикается. – Не то чтобы я не понимаю… Я знаю… Я не имел в виду…